|
Глава I. Союз самодержавия и православия против просвещения
Церковь в союзе с самодержавием выступала в роли неистового гонителя
просвещения народных масс, в роли рассадника невежества и самой темной
идеологической реакции.
Царское правительство использовало просвещение для оправдания
крепостнических порядков и эксплуатации. Оно стремилось помешать
распространению грамотности, воспитать народ в духе преданности самодержавию
и религии, в духе подчинения помещикам — крепостникам, старалось увести
народ от революционной борьбы.
Ближайшим помощником самодержавия в этой реакционной политике была
православная церковь. Истинным просвещением признавала она только
«просвещение, на религии и образовании нравственности основанное».
«Просвещение же, не подкрепленное спасительными уроками добродетели, не
освящаемое благодатным влиянием религии, — учили представители церкви, —
более пагубно, чем полезно»1.
Идеологи господствующих классов пытались внушить народу, что для сохранения
прочности «гражданского общества» и поддержания в нем порядка «нет ничего
нужнее, как святое уважение веры».
Напуганное подъемом освободительного движения, особенно после Отечественной
войны 1812 года, самодержавие сделало решительный поворот в сторону реакции.
Религию старались сделать главной, даже единственной духовной пищей народа.
Религиозная идеология распространялась через церковные проповеди,
специальную литературу и особенно через школы.
Для усиления влияния религии на просвещение в 1817 г. министерство
просвещения было реорганизовано в министерство духовных дел и народного
просвещения, во главе которого стал мракобес и ханжа обер-прокурор синода
князь Голицын, по словам Пушкина «холопская душа» и «просвещения губитель».
Цель объединения министерства просвещения с духовным ведомством заключалась,
как сказано в царском манифесте, в том, «дабы христианское благочестие было
всегда основанием истинного просвещения»2. Программа нового министерства
была четко выражена в инструкции Ученому комитету: «народное воспитание,
основу и залог благосостояния... направить... к водворению постоянного и
спасительного согласия между верой, ведением и властью, или, другими
словами, между христианским благочестием, просвещением умов и существованием
гражданским»3. Объявив, что научное знание нужно подчинить религии,
правительство потребовало от ученых отказаться от свободы научного
исследования.
Новое министерство с Голицыным во главе широко развернуло
религиозно-мистическую пропаганду, оно стремилось положить религиозные
принципы в основу всей системы воспитания и образования. Один из реакционных
деятелей нового «министерства затемнения», директор департамента В. M.
Попов, неуч и крайний мистик, был охарактеризован известным сатириком А. Ф.
Воейковым в его произведении «Дом сумасшедших» так:
Хоть без книжного учения
И псалтырь одну читал,
А директор просвещения
И с звездою генерал4.
Поддержкой правительства пользовалось только реакционно-монархическое и
клерикальное направление. Школа рассматривалась как место подготовки
покорных слуг самодержавия и крепостничества, науку стремились подчинить
религии. Министров и попечителей подбирали из числа наиболее реакционных
сановников, профессоров и генералов.
Программу помещиков-крепостников в деле народного образования выразил
министр народного просвещения в адмиральском мундире Шишков. Он считал, что
все младшее поколение литераторов, начиная с Карамзина, безбожно и во всех
отношениях вредно. Как говорили современники, у Шишкова был такой девиз:
«слепо веруй и ничего не знай, ничего не понимай, ни о чем не рассуждай». В
речи, произнесенной перед работниками министерства, с одобрения
присутствовавшего при этом Александра I, Шишков заявил: «Науки полезны
только тогда, когда, как соль, употребляются в меру, смотря по состоянию
людей и по надобности. Обучить грамоте весь народ или несоразмерное числу
оного количество людей принесло бы больше вреда, нежели пользы»5.
Следуя этому принципу, самодержавие открывало столько школ, чтобы
удовлетворить нужду лишь в грамотных писарях и других представителях
сельской власти. Шишков предостерегал от заразы «лжемудрыми мудрствованиями»
и подчеркивал необходимость религиозного воспитания: «науки, изощряющие ум,
не составят без веры благоденствия народного», — писал он.
Восстание декабристов, ставившее целью уничтожить самодержавие и крепостное
право, а затем польское восстание 1830 года напугали самодержавие. Подавив
их с исключительной жестокостью, Николай I, эта «самодовольная
посредственность, с кругозором ротного командира»6, организовал наступление
на просвещение — науку, литературу, искусство. Насаждая религию и послушание
самодержавию, правительство стремилось уничтожить семена, посеянные
декабристами, противостоять влиянию передовых идей Запада, особенно идей
французских просветителей и утопического социализма. Как писал известный
историк С. M. Соловьев, при Николае I «просвещение перестало быть
заслугой... Фрунтовики воссели на всех правительственных местах, и с ними
воцарилось невежество, произвол, грабительство, всевозможные беспорядки»7.
Во главе министерства просвещения был поставлен граф С. С. Уваров — творец
казенной славянофильской идеологии с ее тремя китами — православием,
самодержавием и народностью. Во времена Уварова возросла роль священника как
второго жандарма в деревне. Правительство использовало духовенство, чтобы
задержать просвещение народа.
Уварова сменил известный обскурант — князь Ширинский-Шихматов, — человек, по
словам современников, ограниченный, без образования, славившийся своей
набожностью. Став министром, Ширинский-Шихматов объявил войну «духу
неверия». По его предложению в университетах были уничтожены кафедры
философии, а преподавание логики и психологии поручено священникам —
профессорам богословия.
Деятельность Ширинского-Шихматова и его предшественника тяжело отразилась на
состоянии народного образования. Сеть учебных заведений была крайне мала.
Открытые кое-где приходские школы, по словам H. И. Пирогова, давали лишь
механическую грамотность. Но и эта грамотность была ничтожна: в середине XIX
в. в России один грамотный приходился на 135 человек, между тем как в
Австрии в это время один грамотный приходился на 14 человек, во Франции — на
11, а в Англии — на 9 человек.
Д. А. Толстой, назначенный министром просвещения после каракозовского
выстрела, соединял в течение 14 лет должность министра народного просвещения
с должностью обер-прокурора синода; позже он был поставлен во главе
министерства внутренних дел. Этому «злому гению русской земли» один из
современников дал уничтожающую характеристику: «Лживый, алчный, злой,
мстительный, коварный, готовый на все для достижения личных целей, а вместе
доводящий раболепство и угодничество до тех крайних пределов, которые
обыкновенно нравятся царям, но во всех порядочных людях возбуждают
омерзение»8. Деятельность Толстого была направлена на искусственную задержку
образования. Чиновники «министерства народного одурачивания» послушно
выполняли директивы помещиков-крепостников. «Необходимо всеми силами
бороться против народного образования, — писал Леонтьев, один из самых
близких к Толстому людей, — Если Россия сопротивлялась еще сколько-нибудь
успешно духу времени, то этим мы обязаны до известной степени безграмотности
русского народа. В наше время основание сносного монастыря полезнее
учреждения двух университетов и целой сотни реальных училищ»9.
Следуя этому принципу, правительство основывало монастыри, строило церкви и
тормозило развитие школьной сети. В 1840 г. в России насчитывалось 547
православных монастырей, к концу царствования Александра II их стало 774, а
в 1914 г. — 1024.
В 1840 г. в России было 43 тыс. церквей и часовен, в 1890 г., благодаря
поддержке правительства, их стало 64 тыс., в 1914 г. — около 80 тыс.
Правительство не жалело средств на открытие новых монастырей и церквей, на
содержание огромной армии монахов, священников и причетников, но на народное
образование денег не отпускало.
«... Россия не только бедна, она — нищая, когда идет речь о народном
образовании, — писал Ленин, — Зато Россия очень "богата" расходами на
крепостническое государство, помещиками управляемое, расходами на полицию,
на войско, на аренды и десятитысячные жалования помещикам, дослужившимся до
"высоких" чинов... Россия всегда останется бедной и нищей в отношении
расходов на просвещение народа, пока народ не просветится настолько, чтобы
свергнуть с себя гнет крепостников - помещиков»10.
После убийства Александра II наступила пора самой «разнузданной, невероятно
бессмысленной и зверской реакции»11. Правительством были приняты крайне
реакционные меры для охраны самодержавия, для борьбы с революционным
движением. В течение 15 лет (с 1882 по 1897 г.) министерством народного
просвещения ведал мракобес И. Д. Делянов, который провел в жизнь требование
идеолога реакции M. H. Каткова, «чтобы министр просвещения шел рука об руку
с обер-прокурором синода и министерством внутренних дел». Один из
современников писал о Делянове, что он «свое ведомство, всем уступая и
угождая, привел в полный хаос, лишил всякого значения и авторитета, вполне
подчинил указке синода и департамента полиции»12.
Духовенство с радостью встретило весть о назначении Делянова, видя в нем
своего союзника в усилении влияний церкви на народное образование.
В результате проводившейся политики грамотность населения в России была
очень низка. По переписи 1897 года среди мужчин грамотность составляла
29,3%, а среди женщин — 13,1%, в целом — 21,1%. Самый незначительный процент
грамотности наблюдался на окраинах, в областях и краях с нерусским
населением. Так, на Кавказе по переписи 1897 г. грамотных было 12,4%, в
Сибири — 12,3%, в Могилевской губернии — 7%, а в Средней Азии — только 5,3%.
В 1911 г. на территории царской России насчитывалось 100 тыс. школ всякого
типа, где обучалось 6 млн. человек. На каждые 1000 человек населения
приходилось менее 50 учащихся. Эти цифры еще раз говорят «о невероятной
отсталости и дикости России благодаря всевластию крепостников-помещиков»13 и
о том, что «правительство — величайший враг народного просвещения в
России»14.
Защитники «казенного народного затемнения» не находили денег на развитие
школьной сети, а на содержание церкви, полиции, на содержание царской семьи
и царской челяди, на подготовку к войне денег не жалели. В 1907 г. на все
народное образование из государственного казначейства было отпущено 101,42
млн. руб., на содержание одного только церковного аппарата — 34,8 млн. руб.,
на содержание царской семьи — 17 млн., на расходы по подготовке войны — 442
млн. Расходы на царя и его челядь, на полицию и церковь и на подготовку
войны поглощали все средства, которые правительство выкачивало из народа15.
Ничтожность ассигнований из государственного бюджета на нужды просвещения
свидетельствует о сознательном торможении просвещения народа.
В годы реакции, наступившей после подавления революции 1905-1907 гг.,
правительство вновь повело наступление на образование. Оно препятствовало
развитию внешкольного образования, закрывало читальни, библиотеки. Министром
просвещения был назначен A. H. Шварц — «истинный черносотенец», как назвал
его официальный орган союза русского народа «Русское знамя». Деятельность
Шварца в качестве попечителя рижского, варшавского и московского учебных
округов, а затем министра просвещения носила открыто реакционный характер.
«Назад к старине! Назад к дореволюционной России», — такими словами
характеризовал его деятельность Ленин16.
После Шварца министерство просвещения возглавил Кассо, завершивший
черносотенный разгром высшей школы. Считая, что религия — лучший из
жандармов, Кассо требовал усиления внимания к церковноприходской школе, видя
в ней спасение от революции. Реакционная политика Кассо в области
просвещения была вскрыта депутатом-большевиком 4-й Государственной думы A.
E. Бадаевым. «Политика Кассо, — сказал Бадаев, — диктуется злобой,
ненавистью боящихся света и знаний. Кассо считает науку бесполезной,
вредной. Весь идеал министерства просвещения во тьме, невежестве, и он
ревностно старается тушить всякий пробивающийся луч сквозь тьму»17.
2
«Политика народного затемнения» проводилась министерством просвещения
совместно с синодом, руководившим деятельностью православной церкви. Синод
был, собственно, министерством по делам православной церкви. Все
постановления по религиозным вопросам получали силу только после утверждения
их царем. Воля последнего по отношению к синоду была непреложным законом.
Православная церковь, управлявшаяся синодом, являлась пособницей
самодержавия в деле угнетения масс и верно служила интересам господствующих
классов. Характеризуя это положение церкви и ее высших органов, ленинская
«Искра» писала, что православная церковь — «один из органов всемогущей
чиновничьей машины, преследующей цели укрепления самодержавия и порабощения
народа»18.
Во главе синода самодержавие ставило обер-прокурора, светского чиновника,
являвшегося, по словам духовного регламента, «оком государя и стряпчим по
делам государственным». Первым прокурором синода (по предложению Петра I)
был назначен «из офицеров добрый человек», в дальнейшем обер-прокурорское
кресло не раз занимали «военные вершители».
Члены синода, преимущественно из высших духовных чинов, приглашались на
определенный срок, контроль за их деятельностью, а также направление всей
деятельности духовного ведомства был целиком в руках обер-прокурора.
В период жесточайшей николаевской реакции делами синода вершил в течение 20
лет (с 1836 по 1855 г.) полковник лейб-гвардии гусарского полка,
генерал-адъютант граф H. А. Протасов, ранее бывший товарищем министра
народного просвещения. Члены синода говорили, что обер-прокурор Протасов
«забрал их в руки по-военному, сразу и сонмом архиерейским как эскадроном на
учении командовал»19.
Недоброй славой пользовался и другой обер-прокурор синода, Д. А. Толстой,
стоявший во главе синода и министерства народного просвещения в течение 15
лет. С его именем связаны мрачные страницы истории просвещения в России.
«Задача школы в толстовские времена заключалась в том, — писала "Правда", —
чтобы противодействовать развитию материалистического мировоззрения,
воспитывать юношество в духе охранительных начал, утверждать в молодом
поколении покорность закону и уважение к установленным властям» 20.
Черные силы реакции 80-х годов олицетворялись в зловещей фигуре
обер-прокурора синода К. П. Победоносцева, чье имя стало синонимом
мракобесия. «Безусловно вредно распространять народное образование, — писал
Победоносцев, — ибо оно дает лишь знание и привычку мыслить»21. C именем
Победоносцева связано наступление воинствующей церкви на просвещение народа
путем внедрения церковноприходской школы.
Поэт Александр Блок так охарактеризовал мрачную роль Победоносцева в
подавлении всего передового и светлого в русской жизни:
В те годы дальние, глухие,
В сердцах царили сон и мгла:
Победоносцев над Россией
Простер совиные крыла,
И не было ни дня, ни ночи,
А только — тень огромных крыл.
На смену Победоносцеву пришел «святитель» Саблер, как назвал нового
обер-прокурора один из синодальных архиереев, или «Притычкин», как прозвали
его синодальные чиновники. A. H. Львов, заведовавший в течение многих лет
библиотекой и архивом синода, писал о Саблере, что он «не имел ни убеждений,
ни взглядов, ни правил». О Саблере шел слух, что он обобрал после смерти
московского митрополита Сергия22.
3
Реакционную политику самодержавия в области просвещения народа на местах, в
епархиях проводило высшее духовенство — митрополиты и епископы. В 1901 г. в
России насчитывалось 67 епархий, во главе которых стояли 3 митрополита
(петербургский, киевский и московский), 14 архиепископов и 94 епископа,
всего 111 «князей церкви». В епархиях высшему духовенству принадлежала вся
полнота церковной власти. К просвещению народа «князья церкви» относились
крайне враждебно, в образовании они видели врага религии, причину народного
недовольства. «Какой мы видим плод от просвещения, — писал митрополит
Серафим, — мы видим самовольство, непокорение власти, самим богом для блага
общества установленной, видим крамолы, бунты, междоусобия»23.
В 50-х годах XIX в. по распоряжению правительства была обследована
деятельность многих епархий. Ревизия вскрыла вопиющие факты деятельности
многих «сатрапов в рясах». Архангельский епископ Варлаам, по материалам
ревизии, — «грубый, религиозный фанатик, готовый положить на костры и плахи
всех, кто не разделял его убеждений, суевер, враг всякой новизны, смотрящий
на просвещение, как на заразу и порчу нравственности»24.
Тульский архиерей Дамаскин, как было установлено ревизией, «жаден и
корыстолюбив, не был чист от греха симонии, груб, человекоугодлив перед
людьми влиятельными и помещиками до подлости». После смерти Дамаскина
остались сундуки, наполненные серебряными самоварами, подносами, деньгами25.
Таким же врагом просвещения, как следует из материалов ревизии, являлся и
оренбургский архиерей Иоанникий. К тому же он был «задорлив, сварлив,
мстителен, корыстолюбив». Ректор Оренбургской семинарии Никодим, готовивший
будущих священников, «просветителей» народа, был «грабителем», «грязным и
пьяным нравственным уродом» 26.
Московский митрополит Филарет Дроздов нетерпимо относился к просвещению
народа, развитию отечественной науки. Даже церковные биографы пишут, что он
был «деспот в области мысли, гонитель талантов в области науки, беспощадный
судья каждой новой мысли, каждой новой идеи»27. Митрополит Филарет, по
словам того же биографа, — «крайне мнителен и придирчив, не было книги,
которая миновала бы его рук — светской или духовной». Филарет презрительно
относился к народу и считал, что грамотность ему вредна. «Грамотность
простолюдинов, — писал он в связи с ходатайством о разрешении издавать книги
для народа, — обращенная на чтение не нравственное, не отеческое, может
сделаться хуже безграмотности»28. Филарет доносил о «противохристианском и
противоправительственном направлении» русской литературы, видя в
представителях науки носителей безбожных идей. Он составил специальную
молитву о борьбе с распространением в печати «противохристианских и
противоправительственных сочинений»29.
Филарет ополчился на профессора Московского университета Рулье —
представителя передовой науки. Его негодование вызвал и профессор истории
Московского университета T. H. Грановский, лекции которого пользовались
огромным успехом. Грановский, по словам Герцена, «историей делал
пропаганду». Филарет же упрекал профессора во вредном влиянии на юношество и
спрашивал, почему он не упоминает «руки бога» в истории30. Реакционная
деятельность Филарета, особенно его стремление всячески затормозить
образование народа, вызвала общее возмущение. Это отношение к Филарету
хорошо выражено в эпиграмме, распространявшейся в связи с его внезапной
смертью в 1867 г.:
Послушать толки городские
Покойник был шпион, чиновник, генерал.
На службе и теперь (не помню как) он мало потерял.
По старшинству произведен в святые,
Хотя немножко провонял31.
Упоминавшийся выше A. H. Львов в своем дневнике писал о «бодающихся» в
синоде митрополитах, архиерейском невежестве, карьеризме, угодничестве,
пресмыкательстве перед обер-прокурором синода. «Эти живые мумии, — писал он,
— консервированные трупы, воображающие, что они могут и должны задержать
всякую жизнь, всякое новое движение, начинание»32. Эти «живые мумии»,
однако, активно выступали против просвещения, проводили воинствующую
церковную политику, возглавляли и направляли реакционные силы, поднявшиеся
для борьбы с просвещением народа, с революционным движением.
Харьковский архиерей Амвросий считал, что наука является причиной
распространившегося безверия среди народа. Амвросий грозил сторонникам науки
«несчастиями и болезнями», говорил, что материалистическая наука развращает
людей, и призывал к активной борьбе с «опаснейшими врагами церкви», как он
называл русскую интеллигенцию33. Епископ Харьковский и Сумский Иннокентий в
1901 г. выступил в церкви Харьковского университета с проповедью против
науки. Он говорил о непримиримости и даже враждебности между верой и
знанием, особенно в вопросах происхождения мира, человека. «На костях
заброшенных течений 60-х гг., — проповедовал Иннокентий, — вырос
практический материализм, духовное обнищание». Иннокентий призывал вернуться
к вере, отказаться от научного мировоззрения34. Нападал на науку и
московский митрополит Владимир. В своем «слове», носившем название «Неверие
книжников и фарисеев древнего и нашего времени, его ложное основание и
действительные причины», Владимир призывал к расправе с наукой, восставал
против просвещения народа35.
В «Пермских епархиальных ведомостях» была напечатана резолюция местного
архиерея, не скрывавшего своего враждебного отношения к русской
интеллигенции. Архиерей даже запретил употреблять слова «интеллигент»,
«интеллигентный». Эти слова, писал он, характеризуют людей, живущих одним
только разумом. А такие люди не могут быть истинными членами православной
церкви36.
Московский епископ Никон в 1905 г. называл русских интеллигентов
«недостойными воспитателями юношества»; профессоров он обвинял в том, что
они сгубили «преступным подстрекательством не одну тысячу юных жизней»37.
Черносотенную проповедь против просвещения вели с церковной кафедры
петербургский митрополит Антоний, угрожая гибелью путиловским рабочим, и
епископ волынский Антоний, который требовал высылки в административном
порядке всех лиц, занимавшихся просвещением народа. Орган синода, «Церковный
вестник», также натравливал народ на учителей.
Черносотенная агитация самарского архиерея Гурия, называвшего
социал-демократов «сынами погибели», была разоблачена в листовке Самарского
комитета РСДРП. Призывая рабочих поддержать требование о бесплатном и
всеобщем образовании, самарские большевики писали, что «беспомощность и
невежество заставляют народ надеяться на чудеса, которыми так бесцеремонно
торгуют попы»38.
4
Обработка народа в нужном для церкви духе была возложена на армию
священников, дьяконов и причетников. По переписи 1897 г., Россия имела 62946
священников и 47955 причетников, а с членами семей их было 425 тыс. человек.
Между тем учителей светских начальных и средних школ в 1897 г. насчитывалось
45337 человек, а врачей — только 1466739. В статье «Силы русского
клерикализма», напечатанной в «Искре» в 1903 г., В. Д. Бонч-Бруевич привел
яркие данные о церковниках, состоявших на «действительной службе по
ведомству православного вероисповедания», и показал, во что обходится народу
содержание огромной армии церковников, «развращающих ум и сердца миллионов
людей». По подсчетам В. Д. Бонч-Бруевича, на содержание духовенства в 1899
г. было взято различными способами свыше 52 млн. руб.40
Православное духовенство было изолировано от других сословий, профессия
священника передавалась из поколения в поколение. Духовенство воспитывалось
в специальных закрытых учебных заведениях — церковных училищах и семинариях,
подчиненных синоду и местным архиереям. В 54 семинариях одновременно
готовилось до 20 тыс. человек.
Яркая картина господствовавшей в духовных школах рутины и мертвящей
схоластики дана в «Очерках бурсы» H. Г. Помяловского. «Мерзости бурсацкой
жизни» возбуждали у читателей ненависть к условиям, порождавшим эти нравы, и
вызывали озлобление к автору со стороны духовенства, тщательно скрывавшего
то, что творилось за бурсацкими стенами.
Устав 1884 года, усиливший над духовными школами власть архиереев, довел
семинарии до полного разложения. Схоластическое богословие занимало в
программе семинарий главное место, общеобразовательные предметы из
семинарской программы были почти полностью изгнаны. Будущие священники
воспитывались в духе пренебрежения к светским наукам, особенно к
естествознанию и математике, как «ведущим к безбожию», в полном невежестве о
мире, человеке. Их не знакомили с литературой, историей русского народа; в
семинариях действовало преподанное синодом указание, что «светские книги
содействуют рассеянию и даже развращению мысли». Чтение светской литературы
не только не поощрялось, но даже каралось, как тяжкий проступок. Главной
задачей основных богословских предметов являлась защита библейского учения
перед наукой, перед инакомыслящими.
В результате такого воспитания из семинарий выходили слепые исполнители
приказаний начальства, безличные чиновники алтаря и престола, люди, часто
ненавидящие то ремесло, которому их обучили. Этим людям поручалось быть
проповедниками «нравственности». Они становились «учителями» народа,
руководителями начальных школ, становились духовными вождями монархических и
черносотенных организаций, проводниками реакции и душителями просвещения.
В затхлую семинарскую атмосферу проникал иногда свежий ветер. Так было,
например, в период массовых студенческих волнений начала 900-х годов, когда
многие семинаристы прекращали занятия и объявляли забастовки. Они требовали
облегчения полицейского режима, усиления в программах светских наук —
естествоведения, физики, математики, сокращения программы по богословской
схоластике.
Синод жестоко расправился с зачинщиками. Был произведен настоящий разгром
духовных семинарий. В 1904-1905 гг. закрыли 44 семинарии, во многих из них
произвели массовые увольнения за «политическую неблагонадежность». Хотя
синод и грозил, что семинаристам «никакого послабления не будет», но он
вынужден был пойти на некоторые уступки. По новому уставу 1906 года в
семинариях сократили число уроков по древним языкам, увеличили число уроков
по литературе, математике, ввели преподавание истории, несколько облегчили
полицейский режим. Но основное внимание по-прежнему уделялось богословским
предметам, особенно обличительному богословию. Семинариям была поставлена
задача — готовить воинствующее духовенство для борьбы против
старообрядчества и сектантства, а особенно против тех, кто отказывался от
веры в бога, от православия, от повиновения самодержавию.
Уступки синода не удовлетворили буржуазию, серьезно обеспокоенную падением
авторитета чиновников алтаря и царского престола. Стали раздаваться голоса,
что священникам необходимо дать такое образование, чтобы они могли активно
выступать как помощники самодержавия в борьбе с рабочим и крестьянским
движением. В фабричном приходе, поучали защитники реформы семинарского
воспитания, священники должны быть духовным центром для рабочих, быть в
курсе рабочего законодательства, условий труда рабочих. В сельских приходах
священникам вменялось в обязанность выступать в качестве «экспертов по всем
политическим вопросам».
Если священники не перестроятся, говорили представители буржуазии, то
неизбежно произойдет «расхищение паствы», т.е. отход масс от православия, от
религии. Поэтому к синоду обращались с требованием коренной перестройки
преподавания в духовных школах, введения в их программу общественных наук.
Но эти требования не были удовлетворены, семинарское преподавание
по-прежнему оставалось схоластическим, оторванным от жизни. Подготовка
священников для борьбы с народом шла непосредственно на практике через
реакционную и контрреволюционную пропаганду синода, местных архиереев,
посредством церковной и светской черносотенной печати.
Высшее образование духовенство получало в четырех духовных академиях, где
также господствовала схоластика и враждебное отношение к светским наукам. В
академиях царил строгий полицейский режим; кафедры физики и естествознания
были закрыты; студенты преследовались за всякое проявление живой мысли,
свобода научного исследования запрещалась. Для борьбы с подлинной наукой в
некоторых академиях открыли кафедры естественнонаучной апологетики, которые
ставили своей задачей критику материалистической науки и пропаганду
реакционных «поповских» взглядов в области естествознания.
Среди духовенства имелась еще большая армия псаломщиков. Это были люди, не
окончившие духовных школ, в большинстве своем не способные ни к какому
другому труду; они также привлекались в качестве «учителей» народа.
Духовенство не пользовалось уважением народа, это откровенно признавали
официальные источники. Говоря о причинах роста раскола и сектантства,
министерство внутренних дел вынуждено было констатировать: «народ не уважает
духовенство, преследует его насмешками и укоризнами и тяготится им. Народ
чуждается духовенства и прибегает к нему не по внутреннему внушению совести,
а поневоле». В другом отчете министерство обвиняло духовенство в том, что
оно обратило служение богу в доходное ремесло, а алтари — в оброчные статьи
и что оно отдает церкви в приданое за поповскими дочерьми41. Отсутствие
уважения к духовенству со стороны народа отметил и В. Г. Белинский в своем
письме к H. В. Гоголю: «не есть ли поп на Руси, для всех русских,
представитель обжорства, скупости, низкопоклонничества, бесстыдства?...
Большинство же нашего духовенства всегда отличалось толстыми брюхами,
теологическим педантизмом да диким невежеством»42.
Ленинская «Искра» в статье «О чем тужит духовенство» писала об отсутствии
доверия и уважения со стороны крестьян к духовенству: «Миссионер гораздо
хуже чувствует себя в беседе с православными, чем с сектантами. Едва
начнется беседа, как православные буквально забрасывают миссионера
обвинениями и злословиями на приходского священника. Затем, под давлением
раздражения, начинается открытое отрицание истин самого православия»43.
Естественно, что «просветительская» деятельность духовенства встречала
осуждение во всех слоях общества. «Масса духовенства — до крайности плохие
учителя», — отмечалось в «Отечественных записках» в 1864 г.44 «Священники
как педагоги и по своему семинарскому образованию могут иметь очень отсталые
взгляды на народное образование» — отмечено в исследовании о крестьянской
грамотности в Тверской и Московской губерниях в 1901 г. Возмущение общества
вызывало то обстоятельство, что священники брались за обучение, не имея
никакой подготовки для этого, и что они не были заинтересованы в развитии
грамотности. Напротив, они доказывали, что «чтение псалтыри, даже без
понимания все-таки спасительнее для души чем всякое другое чтение».
О неспособности духовенства учить народ грамоте говорил и калязинский
священник Беллюстин. В письме к министру просвещения Головину Беллюстин
писал: «на коленях и со слезами осмеливаюсь умолять... спасти Народ от
гибели в его молодом поколении, от конечной нравственной гибели, на которую
его обрекают, передавая дело народного просвещения поповству... Поповство —
само растленное до конца своих волос — может и способно лишь растлевать и
губить» 45.
При обсуждении в Государственной думе в 1908 г. вопроса о церковноприходской
школе депутат большевистской фракции П. И. Сурков осудил реакционную
деятельность духовенства, как учителей народа. Обращаясь к духовенству, он
сказал: «вы... не можете быть учителями народа, в ваших же специальных
духовных заведениях дети задыхаются, а можете ли вы учить наших детей?
Можете ли быть руководителями нашей школы? Нам... такая школа не нужна, нам
не нужна эта духобойня» 46.
5
Высшее духовенство сурово расправлялось с теми, кто говорил о недостатках
духовенства. Книги, разоблачавшие порочность, продажность и отсутствие
культуры у духовенства, подвергались уничтожению.
Священник Беллюстин в 1858 г. издал за границей книгу «О сельском
духовенстве в России», в которой, по словам известного цензора А. В.
Никитенко, дана «ужаснейшая картина положения духовенства». Синод подверг
автора суровой каре. За изображение недостатков православной церкви по
настоянию обер-прокурора Толстого и московского митрополита Филарета в 1859
г. была запрещена книга А. П. Щапова «Русский раскол старообрядчества». Даже
такая книга, как «История государства московского» Флетчера, рассказывавшая
о недостатках духовенства в Московской Руси, в 1864 г. была запрещена, так
как в ней нашли «в высшей степени оскорбительные... замечания о православной
церкви, ее догматах и обрядах»47.
Д. Ростиславов, автор книги «О православном белом и черном духовенстве в
России», вышедшей в Лейпциге в 1866 г., скрыл свое авторство, так как боялся
«не малой опасности, если сделается известным, что он автор этой книги».
Синод серьезно был обеспокоен выходом в свет в 1881 г. книги В. M.
Карловича, посвященной истории старообрядчества. Духовная цензура нашла, что
«в ней выражается неутолимая вражда против господствующей церкви,
высказывается много... порицаний и оскорблений... против всего русского
архипастырства и синода». По настоянию синода книга подверглась уничтожению,
как «исполненная мыслей и выражений, явно разрушающих тишину и устройство
церкви и государства»48, автор был арестован, а затем как турецкий подданный
выслан за границу.
Известный исследователь русского раскола А. С. Пругавин в 1882 г. издал
книгу «Раскол внизу и раскол сверху». Синод нашел ее крайне опасной для
православия, ибо, по мнению синода, она была «враждебна православию и
противна государственному порядку». Книга была уничтожена. Такая же участь
постигла и другую книгу того же автора «Отщепенцы староверы и нововеры».
Синод не допускал разоблачения недостатков и монастырской жизни. В 1886 г.
В. С. Казанцев напечатал отдельной книгой свои впечатления о поездке в
Троице-Сергиеву лавру под названием «За оградой и в мире», в которой он
разоблачал быт знаменитой лавры. Обер-прокурор синода Победоносцев
потребовал запрещения книги, так как в ней автор, по его словам, «рисует
мрачными и тяжелыми для чувства верующего красками быт лавры, приводит
примеры один другого ярче и прискорбнее полного нравственного падения
монастырской братии»49. Книгу изъяли и сожгли.
Много выстрадал от духовной цензуры и H. С. Лесков. При издании в 1889 г.
собрания его сочинений внимание Лампадоносцева, как назвал Лесков
обер-прокурора синода, привлек 6-й том собрания, куда вошли произведения
Лескова из жизни духовенства («Захудалый род», «Мелочи архиерейской жизни»,
«Архиерейские объезды» и др.). Книга была «растерзана» духовной цензурой,
так как она, по отзыву цензуры, «стремилась опозорить русское духовное
сословие». Книга находилась под арестом в течение четырех лет, а в октябре
1893 г. весь тираж (2200 экз.) уничтожен. Рассказывая о расправе «попов
толстопузых» над своей книгой, Лесков назвал эту расправу «подлым
самочинством и самовластием со стороны всякого прохвоста»50.
Но никакая цензура и гонения не могли скрыть недостатков духовенства,
призванного воспитывать народ в духе преданности самодержавию и православию.
После революции 1905 года разложение православного духовенства еще более
усилилось. Несмотря на ряд полицейско-административных мер, направленных к
поддержанию и сохранению господствующего положения православной церкви,
происходил массовый отход от православия в старообрядчество, сектантство,
росло неверие среди сознательных рабочих, среди крестьянской молодежи.
Синодская церковь оказалась оторванной от «паствы», сами священники
сознавали, что народ отходит от них. «Близится страшное время, — писал один
священник, — когда от нас отвернется наша паства, когда выберут себе иных
руководителей, иных учителей»51.
В повести С. И. Гусева-Оренбургского «Страна отцов» показан разлад и
брожение в среде духовенства. Определяя мракобесную деятельность
духовенства, священник Разметов называет священников «полицейскими бога
всевышнего». Другой священник, решивший снять с себя священнический сан,
говорит, обращаясь к своим собратьям: «Разве вы не видите, что так жить
нельзя больше... Позорно! Жизнь уходит от нас... а мы стоим... окаменелые,
черной стеной. Накинули на жизнь целую сеть текстов, оправдываем произвол
тех, кто уродует жизнь, проповедуем терпение том, кто и без того достаточно
терпел... Мы живем мыслями навязанными, мыслями рабов».
В рядах самих церковников был раскол, шла борьба между епископами и
приходским духовенством. Приходское духовенство, тяготясь неограниченной
епископской властью, требовало ограничения епископского произвола и
уменьшения епископских доходов.
Кстати сказать, доходы эти достигали больших размеров. По официальным
данным, годовой доход московского митрополита в 1910 г. был свыше 35 тыс.
руб., не считая стола, полагавшегося ему натурой. По неофициальным же данным
доход московского митрополита составлял 60-70 тыс. руб. в год. Об этом писал
в своих воспоминаниях тверской архиепископ Савва52. После смерти киевского
митрополита Филофея, «светильника благочестия и подвижничества», как его
называли, осталось 97 тыс. руб., а московский митрополит Сергий, как сообщил
хорошо осведомленный заведующий архивом и библиотекой синода Львов, оставил
после себя до полумиллиона рублей. Большие средства имели настоятели и
священники. Настоятель Вышинской пустыни Тамбовской губернии архимандрит
Аркадий из своих «сбережений» выделил на содержание церковной школы при
монастыре 111 тыс. руб., а черносотенец архимандрит Троице-Сергиевой лавры
Никон, издатель «Троицких листков», в 1904 г. пожертвовал на содержание
церкви 53 тыс. руб. Известный мракобес протоиерей Иоанн Кронштадский выдал
из своих средств на содержание церковных школ 89,7 тыс. руб.53 Такие щедрые
«пожертвования» духовенства далеко не единичны.
Разрыв между духовенством и «паствой» внушал серьезные опасения
правительству и буржуазии. Они считали, что этот разрыв «создает вредную в
государственном отношении почву питания общественного недовольства».
«Колеблется религиозная жизнь, — кричали октябристы, — колеблется
высочайшая, единственная основа нравственного строя населения». Попытка
провести реформу прихода сверху потерпела неудачу, так как против нее
выступило все высшее духовенство вместе с монархистами.
Буржуазия требовала реформы прихода, замены устаревших форм одурачивания
народа более тонкими. В III Государственной думе буржуазия с тревогой
отмечала, что низшее духовенство не пользуется среди рабочих и крестьян
доверием, что духовенство — этот «урядник казенного православия» плохо
справляется со своими обязанностями.
Рабочие и крестьяне стали осознавать, что духовенство — враг народа. Так,
рабочие Орехово-Зуевской мануфактуры Саввы Морозова писали в ленинскую
«Искру» в 1901 г.: «как бы ни держали нас в невежестве... пресловутые попы,
идущие рука об руку с капиталистами и властями русского правительства,
рабочие все же видят свое жалкое положение», а рабочие Иваново-Вознесенских
фабрик сообщали, что «длинноволосые попы стараются втолковать рабочим
рабскую покорность»54.
--------------------------------------------------------------------------------
«Сборник постановлений и распоряжений министерства народного просвещения»,
т. 1. СПб., 1864, стр. 970.
Там же, стр. 971.
Там же, стр. 321 - 322.
«Русская старина», кн. III, 1874.
«Сборник постановлений и распоряжений министерства на родного просвещения»,
т. 1, стр. 529 - 530.
К. Маркс и Ф. Энгельс. Сочинения, т. XVI, ч. II, стр. 24.
И. M. Соловьев. Русские университеты в их уставах и воспоминаниях, т. 1.
СПб., 1914, стр. 202.
«Воспоминания Б. H. Чичерина». M., 1929, стр. 192.
«Советская педагогика», № 5, 1949, стр. 120.
В. И. Ленин. Сочинения, т. 19, стр. 116 - 117.
Там же, т. 1, стр. 267.
«Голос минувшего», кн. 7 - 8, 1916, стр. 265.
В. И. Ленин. Сочинения, т. 19, стр. 114.
Там же, стр. 119.
См. также статью В. Д. Бонч - Бруевича «Стоимость культа», опубликованную в
1913 г. В. Д. Бонч — Бруевич. Избр. произв. M., 1959, стр. 223 - 243.
В. И. Ленин. Сочинения, т. 15, стр. 191.
«Стенографический отчет Государственной думы 4-го созыва», сессия II, ч. IV.
СПб., 1913, стр. 784 - 790.
«Искра», № 22, июль, 1902 г.
Ф. Благовидов. Деятельность русского духовенства в отношении к народному
образованию в царствование Александра II. Казань, 1891, стр. 265.
«Правда», № 25, 1 февраля 1913 г.
Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона, т. 46, стр. 952.
«Князья церкви». Из дневника Л. H. Львова. «Красный архив», 1930, т. 39,
стр. 121.
Л. H. Пыпин. Религиозное движение при Александре I. СПб., 1916. стр. 131.
«Материалы для истории православной церкви в царствование Николая I». СПб.,
1902, стр. 381.
Там же, стр. 61.
Там же, стр. 79.
«Вера и церковь», кн. 5, 1907, стр. 773.
«Собрание мнений и отзывов митрополита Филарета по учебным и церковно -
государственным вопросам», т. III. M., 1887, стр. 115.
Там же, т. V, ч. I, стр. 184.
«История Московского университета». M., 1955, стр. 230.
«Литературное наследство», т. 22 - 24, 1935, стр. 237.
«Князья церкви». Из дневника A. H. Львова. «Красный архив», 1930. № 39, стр.
126, № 40, стр. 114.
«Вера и разум», № 12, 1901.
«Вера и разум», № 2, 1901, стр. XI.
«Вера и разум», № 5, 1901, стр. 693 - 706.
И. Белогонский. Земское движение. СПб., 1914, стр. 72.
«Русь», № 164, 1905.
«Листовки и прокламации Самарского комитета РСДРП». Куйбышев, 1959, стр. 15
- 16, 280.
«Русская школа», № 12, 1908, стр. 54.
В. Д. Бонч - Бруевич. Избр. произв., т. 1, стр. 127-137.
Д. Ростиславов. О православном белом и черном духовенстве в России, т. II.
Лейпциг, 1866, стр. 377, 240.
В. Г. Белинский. Избранное, т. 2. M., 1959, стр. 636.
«Искра», № 7, август, 1901 г., № 16, февраль, 1902 г.
«Отечественные записки», № 5, 1864, стр. 152.
«Русская школа», № 3, 1907, стр. 107.
«Вопрос о церковной школе в Государственной думе 3-го созыва», сессия II.
СПб., 1908.
«Исторический обзор деятельности Совета министров», т.III, ч. 2. СПб., 1902.
«Литературное наследство», т. 22 - 24, 1935, стр. 508.
Там же, стр. 513.
«Книжные новости», № 12, 1937.
«Богословский вестник», кн. VII - VIII, 1906, стр. 492.
«Богословский вестник», кн. IX, 1905, стр. 674.
«Исторический очерк развития церковноприходских школ за 25 лет». СПб., 1909.
«Искра», № 4, май, 1901 г.; № 9, октябрь, 1901 г.
|
