|
Глава II. Духовное и политическое развращение народа в начальной школе
К 1855 г. в России имелось около 20 тыс. начальных школ, из них, по неточным
данным, около 10 тыс. находилось в руках духовенства. Остальные школы были в
ведении различных ведомств и министерств. Развитие экономической и
политической жизни страны настоятельно требовало увеличения грамотности
народа. Но духовенство мало занималось просвещением народа, у него была
задача поважнее — поддерживать посредством религии власть самодержавия и
феодально-крепостнический строй.
В начале 60-х годов XIX в. правительство, обеспокоенное размахом
крестьянского движения в связи с ограблением народа помещиками при
проведении крестьянской реформы 1861 года, решило усилить влияние
духовенства на народ. Сеть церковных школ стала быстро развиваться, и к 1865
г. по официальным данным насчитывалось 21420 таких школ с 412 тыс. учеников,
между тем как школ других ведомств было только 14315 с 541 тыс. учащихся.
Однако следует отметить, что, опасаясь репрессий со стороны епархиального
начальства, сельское духовенство часто сообщало заведомо неверные,
завышенные сведения о числе открытых церковноприходских школ.
Революционные демократы и демократическая общественность 60-х годов резко
критиковали преподавание и воспитание в этих школах. Они обвиняли церковные
школы в том, что там обучали детей тупому, механическому чтению, приучали к
бессмысленной зубрежке, приостанавливали их умственное развитие. По их
мнению, духовенство не способно оказывать нравственное воздействие на
развитие народа, так как оно само не может быть примером нравственного
поведения1.
Правительство, однако, считало, что духовенство является единственной силой,
которая сможет воспитать народ в духе преданности самодержавию и
господствующим классам.
Положение о народных школах 1864 года, усилившее влияние на них земских
учреждений, возложило на духовенство контроль за воспитанием детей в духе
преданности самодержавию и православию в начальных школах всех ведомств.
Архиереи были включены в училищные советы как первенствующие лица. От земств
требовалось «сочувствие и поддержка церковной школы, как основанной, — по
словам обер-прокурора синода Д. Толстого, — на началах православия и русской
народности». Возглавлявшие земства помещики-дворяне, напуганные массовыми
крестьянскими волнениями, охотно шли навстречу требованиям синода и
оказывали церковным школам существенную помощь. В насаждении религиозного
воспитания они также видели средство для борьбы с крестьянским движением.
Характер образования в земских школах не удовлетворял самодержавие, оно
находило его слишком либеральным. Напуганное ростом революционного движения,
правительство считало, что народные школы, вместо служения «истинному»
просвещению молодых поколений, обращены в «орудие растления народа». Царский
рескрипт 1873 года ставил в вину народной школе, что в ней недостаточно
внимания уделялось преподаванию закона божьего, что закон божий «терялся
среди других предметов», что мало читалось церковных и богослужебных книг,
что детей воспитывали в «пренебрежительном отношении к церкви».
Правила о народных школах 1874 года усилили роль дворянства по наблюдению за
школой и за политической благонадежностью учителей. Для надзора за школой
была создана особая школьная полиция (инспекция). Эти правила, однако, не
снизили значения духовенства в надзоре за религиозным направлением школ.
Правительство продолжало считать, что никакое просвещение, а тем более
начальное, не «может дать благодетельных плодов, не будучи освещено светом
веры».
Но положение о народных школах 1874 года не удовлетворяло духовное
ведомство. Церковники настаивали на передаче в их руки не только наблюдения,
но и руководства начальной школой. Требования духовенства встретили полную
поддержку со стороны самодержавия. В 1879 г. вновь было признано, что
религиозное просвещение является «краеугольным камнем» всего
государственного строя и что в связи с этим духовенство должно иметь
«преобладающее участие в заведовании народными школами»2.
После убийства Александра II были приняты крайне реакционные меры для охраны
самодержавия. Подверглись разгрому земские учреждения, введен институт
земских начальников, усилена роль духовенства. Правила 1884 года о
церковноприходских школах, ставившие своей задачей борьбу с земской школой,
предоставили духовенству широкие полномочия. Вдохновителем и организатором
наступления духовенства на просвещение народа стал обер-прокурор синода К.
П. Победоносцев. На церковную школу было возложено воспитание детей в духе
преданности самодержавию, православию и русской народности. Она
рассматривалась как оплот самодержавия и церкви в борьбе против растущего в
стране революционного движения.
Правила 1884 года духовенство восприняло как сигнал для борьбы со светской
школой.
«Теперь вы все у нас вот тут! с потрохами! Всем учителишкам конец! И ихним
школам!» — с торжеством говорили священники, как рассказывает в своих
воспоминаниях старый учитель3.
К моменту утверждения положения 1884 г. духовное ведомство растеряло большую
часть своих школ. Церковные школы не финансировались из государственного
казначейства. Население относилось к ним враждебно и не оказывало им
материальной помощи. Надо иметь также в виду, что статистика о церковных
школах была далеко не точная, число их было значительно завышено.
После издания положения в результате поддержки правительством воинствующей
политики духовенства число церковных школ стало быстро расти. В 1890 г.
насчитывалось уже 42604 церковные школы, в которых обучалось 1634 тыс.
детей, а в 1902 г. число школ составило 44421 с 1909 тыс. учащихся. О росте
церковных школ можно судить также по следующему сопоставлению. К 1906 г. в
ведении министерства просвещения было 45657 начальных школ, в которых
обучалось 3419 тыс. детей (2423 тыс. мальчиков и 995 тыс. девочек), а в
ведомстве православного исповедания числилось 42445 школ с 1967 тыс.
учащихся (1351 тыс. мальчиков и 616 тыс. девочек). Сюда входило 16967 школ
грамоты с 538 тыс. учащихся. Отчеты синода за следующие годы говорят об
уменьшении числа школ грамоты и росте одноклассных школ (например, в 1905 г.
было 24 863 одноклассные школы и 19697 школ грамоты, а в 1908 г. школ
грамоты — 10655 и 27792 одноклассные школы4). Духовное ведомство производило
«перегруппировку» своих школ, так как на школы грамоты средства из казны не
отпускались.
Считая церковную школу оплотом в борьбе против революционного движения,
правительство систематически увеличивало ассигнования на содержание и
развитие этих школ, ограничивая в то же время средства на начальные школы
министерства просвещения. В 1896 г. на содержание церковноприходских школ из
средств государственного казначейства было отпущено 3,4 млн. руб., а на
содержание всей сети начальных школ министерства просвещения — только 1,5
млн. руб. В 1900 г. на церковные школы ассигновано 6,8 млн. руб., на школы
министерства — 3 млн. Начиная с 1902 г., из государственного казначейства на
содержание церковных школ отпускалось ежегодно по 10 млн. руб., а на нужды
школ министерства просвещения — от 4,8 млн. (в 1903 г.) до 9 млн. (в 1907
г.). В 1907 г. на 25401 церковноприходскую школу (без школ грамоты, которые
не финансировались) было ассигновано свыше 10 млн., а на 44256 школ
министерства просвещения, где к тому же число учащихся было значительно
больше, — только 9 млн. руб.5
Такая политика не вполне устраивала русскую буржуазию, заинтересованную в
развитии грамотности и образования в соответствии с потребностями
отечественной промышленности. Она настаивала на увеличении числа светских
начальных школ. С 1908 г. ассигнования на школы министерства просвещения
стали увеличиваться. Но школ было все же совершенно недостаточно. Так, в
1905 г. детей 8-летнего возраста было 3,5 млн. чел., а в школы можно было
принять только 1,8 млн. По сообщению директора начальных училищ Тамбовской
губернии, в 1905 г. отказы в приеме детей в школу составляли от 50 до 90%. В
Мотовилихинском одноклассном училище на 60 мест явилось 180 детей. Отказ
принять всех желающих учиться вызвал волнения рабочих Мотовилихи.
Духовное ведомство не проявляло заботы об обеспечении своих школ
необходимыми помещениями. «Нечего печалиться сельским пастырям о неимении
приличных помещений», — писало в 1892 г. черниговское духовное начальство,
призывая духовенство открывать новые школы6. Еще в 1911 г., как это было
установлено переписью, из 38228 церковных школ 25897 не имели собственных
помещений и были размещены в крестьянских избах, не пригодных для занятий.
Большевистская «Правда» в статье «Церковноприходское просвещение» поместила
в 1912 г. корреспонденцию из г. Свияжска, в которой описывалось тяжелое
положение церковных школ. «В уезде 40 церковноприходских школ, — писал
корреспондент, — В большинстве случаев каждая школа помещалась в одной
комнате деревенской избы вместе с семейством хозяина дома. Тут ребята,
ягнята, телята и учительница»7.
2
Основная цель церковноприходской школы заключалась в утверждении среди
народных масс православия и христианской нравственности. В ее программе
главное место занимал закон божий (изучение молитв, истории ветхого и нового
завета, катехизиса), затем следовало изучение церковнославянского языка и
церковного пения.
Что же касается «полезных знаний», то обучение ограничивалось чтением и
письмом, а также начатками арифметики. В церковных школах повышенного типа
сообщались также сведения «из истории православной церкви и отечества».
Церковная школа рассматривалась, как дополнение к церкви, вместе с последней
она должна была воспитывать детей в духе любви к церкви и богослужению.
Посещение церкви и участие в церковном богослужении должно было стать, как
сказано в положении, «потребностью сердца учащихся».
Закону божьему должны были дети отдавать все внимание и большую часть
времени. В одноклассной церковной школе из 76 учебных недельных часов во
всех ее (1-3) классах 35 часов (46%) уделяли на основные религиозные
предметы — закон божий, церковнославянское чтение, церковное пение. В
двухклассной школе из 56 часов в неделю на эти предметы тратили 21 час
(37,5%).
Такое же внимание к закону божьему было и в начальной школе министерства
просвещения. По расписанию уроков, преподанному министерством в 1897 г., из
27 часов в неделю на религиозные предметы (закон божий, церковнославянское
чтение и церковное пение) приходилось 12.
Преподавание закона божьего прежде всего имело в виду так называемые
воспитательные задачи: детям внушали, что власть царя от бога, поэтому
необходимо почитать царя и поставленные им власти; говорили об избранности
русского православного народа, попутно проповедовали религиозную
нетерпимость и черносотенство. Внимание детей отвлекалось от внешнего мира:
их учили, что главное в жизни — религия, соблюдение религиозных обрядов, что
необходимо смирение и послушание.
Известный черносотенец протоиерей Восторгов, будучи окружным наблюдателем
церковноприходских школ в Грузии, в своем отчете за 1901-1902 гг. такими
словами определял значение закона божьего в школьной программе: «Закон божий
занимает такое место, которое даже нельзя назвать первым, его положение
несравнимо с другими предметами школьного преподавания. Закон божий даже не
предмет преподавания: он начало и конец школьного дела, он закваска,
проникающая во весь строй школьной жизни..., на уроках закона божьего как бы
выковывается лик школы, как именно церковной школы»8.
Первенствующее значение закона божьего в начальной школе подчеркнул в своем
докладе за 1913 г. и обер-прокурор синода Саблер. Он писал, что закон божий
в этом году и прежде был положен в основу учебно-воспитательного дела и что
изучение других предметов подчинено главному предмету и направлено к главной
цели церковной школы — «распространению в народе образования в духе
православной церкви, преданности престолу и отечеству»9.
На практике преподавание этого «главнейшего» предмета превращалось в
бессмысленную зубрежку. Священники требовали знания наизусть, слово в слово
молитв, текстов писания, катехизиса. Всякое отступление от зубрежки, попытка
изложить церковные тексты своими словами рассматривались как тяжкий
проступок. Яркую картину системы преподавания закона божьего в начальной
школе дал в своих воспоминаниях один учитель.
«Священник Андрелинов, — писал учитель (этого священника за его упорство
крестьяне прозвали «каменным попом»), — причинил школе огромный вред. Еще
пока не давалось ему исключительной власти, влияние это не так было велико.
Когда же возвели во владение над школой и учителями, он воспитывал во всех
одно зло, одну сплошную ненависть, а в более слабых — рабские наклонности,
ябеду и подхалимство, лесть, унижения... Что создавалось учителями, то
разрушалось Андрелиновым»10.
Такое же внимание уделялось преподаванию закона божьего и религиозному
воспитанию в начальной школе министерства просвещения. За учебным процессом
наблюдала школьная полиция — инспекция и дирекция народных училищ. Школьная
полиция была и над церковными школами. Духовное ведомство содержало целую
армию наблюдателей — священников, на которых тратилось ежегодно свыше
полумиллиона рублей, не считая местных средств.
Большевистская «Правда» разоблачала действия светской и церковной охранки. В
1913 г. в передовой статье, посвященной вопросам школы, газета писала:
«Народная школа в России опутана густой сетью надзора в лице дирекции и
инспекции училищ. Мало того, всякий власть имущий в деревне: предводитель
дворянства, земский начальник, священник и чуть ли не урядник могут
вмешиваться в жизнь народной школы и по-своему насаждать в ней дух
патриотизма»11.
В книге «Наставление народному учителю» директор народных училищ Тульской
губернии Яблочков дал целую программу насаждения в народной школе
религиозного воспитания и преданности самодержавию. Особое внимание он
обращал на пропаганду верноподданнических чувств в школе. «Необходимо при
всяком удобном случае подчеркивать, — внушал он, — что царская власть
установлена богом, что царь — божий помазанник». Он требовал чтобы ежедневно
читали молитву за царя, исполняли гимн и чтобы детей знакомили с рассказами,
где прославляются деяния «благочестивых» царей12.
Несмотря на принятые меры, положение в школах продолжало вызывать серьезное
беспокойство в правящих классах и в синоде. На съездах законоучителей, а
также на съездах дворянства стали говорить об усилении контроля за
преподаванием в начальной школе закона божьего. В связи с ростом
революционного движения и отходом народа от православия синод издал в 1907
г. особые правила о наблюдении за преподаванием закона божьего в начальной
школе. Был создан новый институт школьных сыщиков из среды духовенства.
Наблюдение за преподаванием закона божьего возложили на специально
назначенных «помощников благочинных», облеченных большими полномочиями. Они
должны были контролировать знания учеников, выяснять, как относятся учителя
к церковному богослужению, к обрядам, домашней молитве; улавливать «общий
дух школы», т.е., в какой степени школа проникнута церковностью. На
церковных сыщиков возложили также обязанность проверять, как проводятся
чтения для народа, нет ли в них чего-нибудь недозволенного, не ведется ли
преподавание по не утвержденным учебникам. Им вменялось в обязанность
контролировать пополнение школьной библиотеки — достаточно ли в ней книг
религиозного содержания, нет ли книг недозволенных. Церковные сыщики обязаны
были следить за работой начальной школы независимо от органов надзора
министерства просвещения. Прогрессивные учителя, в связи с изданием этих
правил, писали, что «священникам — светогасителям и мракобесам в прямую
обязанность вменили сыск за учителями»13.
В начальной школе большое внимание уделялось церковнославянскому языку, как
языку, на котором совершалось православное богослужение. Духовенство
стремилось поставить церковнославянский язык в основу всей русской грамоты,
ему придавалось «национально-воспитательное значение». От детей не
требовалось понимания церковнославянских книг, перевод и пересказ
прочитанного. Считалось, что православный ученик «внутренним чувством»
проникнет в смысл церковнославянской речи, так как язык богослужения для
него является «родным». При механическом изучении церковнославянской грамоты
преследовалась цель создать у учеников «благоговейное и молитвенное
настроение». Церковнославянское чтение проводилось стоя.
На изучение ненужного в жизни церковнославянского языка тратилось много
времени в ущерб обучению русской грамоте. «Букварь гонишь как на почтовых, —
жаловались учителя, — потому что поп над душой стоит и приговаривает:
поскорей, поскорей. Только буквы кончишь, сейчас уже и зубрежка начинается:
задаешь мальчишке выучить славянскую азбуку, 41 знак, слова под титлами, а
их около 60, ударения, придыхания, ерик, цифирь. Сочтите-ка, сколько, чуть
не весь китайский алфавит. Да в чтении славянском надо напрактиковать —
попы, ведь, требуют, чтоб молитву умели по книжке безошибочно читать. А
потом шестопсалмие обязательно выучи. 12 псалмов, которые на часах
полагаются, выучи. А писать когда? Арифметике учить когда?»14.
Было время, когда крестьянам нравилось, что их дети бойко читают
«божественное» — псалтырь, часослов, но затем они стали понимать, что чтение
«по покойникам» в жизни бесполезно, что детям нужна другая грамота.
«Мудруют шибко, — говорил один крестьянин. — На прошлой неделе мальчишке
моему слов 70 под титлом учитель задал. И все это ни к чему, зря... Опять и
азбучка церковная — тоже ни к чему»15.
О грамотеях, знавших церковную грамоту и плохо читавших по-русски, крестьяне
говорили: «Какой он грамотный, псалтырь прочитает, а что до письма, сам не
разберет, что напишет, таких много грамотеев». «Пользы от грамотности не
видим, — говорили они, — учеников учат славянской грамоте, а она нужна
только в церкви, а для другой цели нужна русская грамота»16.
Важнейшим воспитательным средством в церковной школе считалось церковное
пение. Это была «душа» церковной школы. Посредством церковного пения
производилось обучение детей церковной службе. Церковное пение
рассматривалось как средство установления тесной связи между церковью и
школой, как средство привлечения к церковной школе симпатий народа.
Считалось, что мелодия и текст песнопений возбуждают религиозные чувства,
настраивают на молитвенный лад. Умение петь высоко ценилось в народной
школе. Учащимся за хорошее пение прощали неуспехи по другим, «светским»
предметам. К учителям церковной школы предъявлялось требование хорошо знать
церковное пение, нерадивых или неспособных переводили на худшие места или
увольняли. В западных губерниях церковное пение служило средством борьбы с
католической религией. «Блеску внешней обстановки» в католических костелах
противопоставлялось — вместо прежнего «убожества» православной церкви —
согласное пение учеников, как приманка для привлечения в церковь крестьян.
Для внедрения в школах церковного пения духовным ведомством систематически
устраивались специальные певческие курсы продолжительностью 5-6 недель по 32
урока в неделю. На этих курсах учились ежегодно пению от 3 до 5 тыс.
учителей церковных школ. При церквах организовывались общества любителей
церковного пения, носившие часто черносотенный характер. Церковное пение
было главным предметом и на специальных съездах и курсах для подготовки
учителей церковных школ. Так, на курсах учителей Петербургской губернии на
церковное пение затратили 85 час, а на русский язык и арифметику — 45 час.
На тифлисских учительских курсах, организованных в 1893 г., на церковное
пение было затрачено 78 час, на закон божий и церковнославянский язык — 44
часа, а на арифметику — 16 час. На курсах выступали епархиальные архиереи,
которые подчеркивали значение церковных школ для пропаганды воинствующей
религиозности и монархизма.
3
Изучение других предметов в начальной школе также служило пропаганде
религиозной идеологии и монархизма. В курсе русской истории, преподававшейся
в церковноприходской школе повышенного типа и начальной школе министерства
просвещения, обращалось особое внимание на события церковной истории, а
также на князей и царей, которые превозносились за их «святость». На уроках
русской истории учащимся внушали, что русский народ всем обязан церкви и
православным царям и что от них якобы зависит все будущее народа.
Давая некоторые сведения из естествознания, учителя внушали ученикам, что
бог — «творец и промыслитель мира», что они должны проникнуться
«беспредельной любовью и благодарностью к его творцу»17. На уроках
чистописания ученики обязаны были изучать полууставное письмо, которое
затрудняло успехи в русском письме, но зато, как сказано в отчете
обер-прокурора синода за 1913 г., «невольно влекло мысль к речи церковной и
предметам священным». На уроках рисования ученики срисовывали церковные
одежды и утварь, употреблявшиеся при богослужении. Преподавание русского
языка — чтения и письма также было пропитано религиозностью и церковностью.
В рекомендованной для церковных школ «Книге для чтения и письменных работ»
А. Радонежского весь материал разбивался на 5 отделов: 1) из жизни природы,
2) чтение духовно-нравственное, 3) святая земля, 4) церковнославянское
чтение, 5) православная церковь. На церковном материале составлялись также
задания по развитию речи, приведенные в конце книги.
Для народных училищ западных губерний в течение многих лет была обязательна
«книга для чтения», составленная H. Одинцовым и В. Богоявленским, вышедшая в
1915 г. 15-м изданием. Материал в ней был разбит на такие отделы: 1)
религиозно-нравственный, 2) мир божий, 6) назидательное чтение, 4)
церковнославянская грамота, 5) отдел русской природы. В последнем отделе
приводилось описание религиозных праздников, знакомство с так называемыми
местными святынями-монастырями, церквами, «угодниками».
Представление о «научности» приведенных в книге сведений может дать,
например, такое «доказательство» шарообразности земли: «А будь она плоская,
— писали авторы, — как доска, так кругом обойти ее было бы нельзя; через
край, через ребро нельзя было бы, и будь она брусок, 4-х угольная, также не
обойти бы, углов нельзя миновать, стало быть она, земля наша, круг, потому и
называется шаром. Что солнце есть шар, — это каждый видит»18.
«Книга для чтения», предназначенная для школ западных губерний, преследовала
русификаторские цели. Она разжигала религиозную вражду и натравливала
православное русское население на католиков.
Книга Одинцова осуждалась прогрессивными учителями. Эта книга, писали они,
«настолько искажает сущность вещей, что пользоваться ею при обучении —
значит нести народу путы, связывающие мысль»19.
Из церковных школ изгонялось «Родное слово» замечательного русского педагога
К. Д. Ушинского, так как оно, по отзыву «ученых церковников» из синода,
мешало развитию религиозного чувства. Вместо «Родного слова» Ушинского в
школах насаждалась «Книга для классного чтения» инспектора московского
учебного округа Мартынова. В ней описывались «духовно-нравственные подвиги и
добродетели»; материалы были подобраны по темам: «смирение», «раскаяние»,
«послушание», помещены различные тропари и церковные песнопения. Эта
откровенно поповская реакционная книга была признана лучшей из школьных
хрестоматий и удостоена награды. Тот же Мартынов составил учебник для
начальных школ под таким названием: «Русский грамотей, азбучка-самоучка, как
учатся богу молиться, читать и считать». Весь материал «азбучки» был
пропитан церковностью.
Учебники по русской истории для народных школ составлялись в том же
религиозно-монархическом духе. Таков, например, распространенный учебник
Пуцыковича «Русская история для народных и других школ». В книге говорилось
о любви русского народа к царям, о его религиозности. В
монархическо-религиозном духе был составлен учебник С. Рождественского
«Отечественная история для народных училищ». В учебнике русской истории H.
Горбова, одобренном ученым комитетом для начальной школы, подчеркивалась
мысль, что поступками людей руководит божественная воля. Говоря об основании
Киева, автор писал: «Аскольд и Дир, конечно, думали, что остались в Киеве по
собственному выбору: а между тем это случилось явно по указанию божьему» 20.
Церковные школы в обязательном порядке получали издававшуюся синодом
«приходскую библиотеку», пропитанную церковным духом. За период с 1891 по
1908 г. синодом было напечатано 1,5 млн. экз. этой библиотеки стоимостью
свыше полумиллиона рублей. Население по достоинству оценило синодскую
«энциклопедию» и отказывалось ее читать. Синодом было издано также много
книг для церковных школ. С 1891 по 1908 г. выпущено свыше 33 млн. экз. книг
на 6,7 млн. руб. В этих книгах, помимо проповеди религии и монархизма,
насаждался великорусский шовинизм, ненависть к другим народам.
Издавая реакционную церковную литературу и принудительно рассылая ее по
народным школам, духовное ведомство вело тщательное наблюдение за состоянием
школьных библиотек. Помимо общей и специальной цензуры им была установлена
еще собственная цензура. Из библиотеки изымались книги, хотя и разрешенные
общей цензурой, но содержащие в себе, по заявлению духовного ведомства,
«мнимо научные, антирелигиозное и даже социалистические мысли». Духовное
ведомство тщательно опекало народного учителя, считая, что он еще не дорос
до самостоятельной оценки книг, что ему нужна в этом отношении помощь
синода. Насаждая религиозную черносотенную литературу, духовенство пыталось
воспитать у учеников безразличие к светской художественной литературе. Им
навязывалась мысль, что светская литература «оскверняет» школу.
Кроме «Родного слова» Ушинского, духовное ведомство запретило также
замечательный «Самоучитель для начинающих обучаться грамоте» II. Л.
Худякова, как заключавший в себе, по отзыву духовных цензоров, «самое грубое
материалистическое учение в соединении с идеями коммунизма и безверия с
полнейшим неуважением ко всякой власти». Самоучитель был уничтожен, а автор
отправлен в далекую ссылку.
Резкую критику духовенства вызвал также учебник прогрессивного педагога В.
П. Вахтерова «Мир в рассказах для детей». Духовенство считало, что Вахтеров
своим научным объяснением уничтожал всякую основу для религиозной пропаганды
в народе. Учебник был изъят в 1912 г.
4
Передовые учителя народной школы пытались разоблачить ложь религиозного
толкования явлений природы и дать детям начатки научного представления о
мире. Но эти попытки встречали сильное противодействие со стороны
духовенства. Священники — законоучители писали доносы о подрыве религиозного
воспитания в школе, добивались увольнения прогрессивных учителей.
Законоучитель Чепельского народного училища Витебской губернии в своем
доносе директору народных училищ писал: «Пусть дети лучше останутся темными
людьми, но добрыми христианами и верными сынами царя и отечества, чем будут
грамотными, но напитанными толстовщиной и ядом революции»21.
Особую ненависть у духовенства вызывала пропаганда учения Дарвина. В одной
школе учитель рассказывал детям о происхождении человека. Узнав об этом,
священник стал кричать, что Дарвин — богоотступник, который осмелился
восстать против священного писания. Учителю священник сделал строгое
внушение и пригрозил сообщить начальству. «Вы должны знать, — говорил он, —
что теория Дарвина еретическая, так как она противоречит учению святых
отцов». В другой школе учитель, организовав экскурсию к оврагу, рассказывал
о жизни Земли и о ледниковом периоде и тем самым опровергал летосчисление,
принятое церковью. Священник донес на него начальству22.
В 1908 г. уездный наблюдатель — священник, посетивший земскую школу с целью
проверить преподавание в ней закона божьего, выразил недовольство, что на
стенах были развешаны наглядные пособия — картины по географии и зоологии, и
что в школе оказался глобус. Уезжая, он предупредил учителя: «уберите
картины..., и глобус уберите... Это, видите ли, развивает ум, но не
сердце..., надо молитвенность, церковность развивать в сердце... А тут
смотрите по стенам — какой же вы учитель народной школы!»
«Вот теперь и думай, — писал учитель в своей корреспонденции, — оставят ли
тебя на месте»23.
Обучение в церковной школе считалось тяжкой барщиной, вызывало часто
недовольство учеников. Говоря о неудовлетворительно составленных учебниках и
о равнодушии учеников к учению, старый учитель писал: «Попробуй-ка оживить
класс значением церковной утвари да рыданием псалмопевца на славянском
языке. Оживи-ка малыша такой сушью, как статья "Описание святой земли
Палестины". А ведь подобных статей большинство в книжках для классного
чтения в церковной школе»24.
Для объединения детей вокруг школы и церкви в распоряжении духовенства были
еще другие средства: в торжественной обстановке отмечались храмовые
праздники, ежегодно 19 февраля совершались богослужения в память
грабительской крестьянской реформы 1861 года; в день памяти Кирилла и
Мефодия восхвалялось духовенство за его якобы заслуги в области просвещения;
устраивались «церковно-школьные содружества детей», школьные паломничества в
монастыри и так называемые святые места.
Для воспитания детей в духе преданности самодержавию духовенство
использовало также «царские дни», в которые служились молебны за царя,
раздавались царские портреты. Особенно широко отмечались коронационные
торжества 1896 года, когда на престол вступил последний Романов. Листовка
Петербургского комитета РСДРП разъясняла (крестьянам и рабочим, с какой
целью правительство и духовенство устроили эти торжества. «Правительство,
рассчитывая на народную темноту, пускает сказки о своем божественном
происхождении. Сделать ему себя божеством очень легко. Стоит только царю
призвать к себе Победоносцева, командующего нашим синодом, и приказать, что
хочет, а синод уже может возвести царя хотя бы в четвертое лицо святой
троицы...»25
5
Школа обслуживалась армией духовенства. В 1907 г. в церковных школах было
40287 преподавателей закона божьего — священников и дьяконов. Кроме того, в
церковных школах было занято 42772 учителя. Многие из учителей в этих школах
не имели свидетельства на право преподавания, были «неправоспособными».
Таких «неправоспособных» в 1907 г. было 9542 человека при общем числе 42772
учителя, т.е. более 24%26.
«Нет нужды, — говорило епархиальное начальство, — сразу искать учителя
образованного, лучше на первый раз поставить грамотного, преданного
церкви»27.
«Искренняя набожность, православная церковность и сердечная мягкость», — вот
что требовалось от них. Слабая подготовка учителей церковной школы
сказывалась отрицательно на обучении.
Духовенство не доверяло учителям, получившим образование в учительских
семинариях, считая их «безбожными». В 1907 г. по инициативе синода был
поднят вопрос о закрытии Рязанской учительской семинарии ввиду выпуска из
нее, по словам духовного ведомства, учителей, зараженных «религиозным
индифферентизмом». Духовное ведомство готовило учителей для своих школ в
изолированных от всего мира духовных семинариях, учительских школах и
епархиальных училищах, где учащиеся подвергались нравственному растлению. В
учительских школах основное внимание обращалось на преподавание закона
божьего, церковного пения и церковнославянского языка. Преподавание русской
истории находилось в тесной связи с церковной историей.
Учителя церковной школы получали крайне недостаточный, а порой прямо-таки
нищенский оклад. Из 42 тыс. учителей в 1907 г. около 3 тыс. получали менее
60 руб. в год, 19 тыс. — от 120 до 240 руб., и лишь 5 тыс. (7,4%) — 360 и
более рублей в год28. При таких «окладах» многие учителя умерли бы с голоду,
если бы крестьяне по решению сельских сходов не подкармливали их обедами по
очереди.
Наблюдатели за церковными школами в своих отчетах отмечали очень тяжелое
материальное положение учителей церковной школы. Волынский наблюдатель в
отчете за 1898 г. писал: «Вследствие скудного содержания учителям и
учительницам приходилось терпеть поистине и голод и холод, нести свой труд
по обучению крестьянских детей при самых неблагоприятных условиях,
заниматься буквально с раннего утра до позднего вечера»29.
На Всероссийском съезде представителей обществ взаимопомощи учителям,
состоявшемся в 1903 г., приводились данные о тяжелом материальном положении
учителей церковных школ. В Саратовской губернии учительница, получая за свой
труд жалкие гроши, вынуждена была «пойти в кусочки». Учитель Ф. Пестов,
получавший 10 руб. в месяц, умер от истощения вследствие хронического
недоедания, так как даже эти деньги он не получал в течение нескольких
месяцев. Учитель, как сообщалось в докладе, «пал жертвой каторжного труда и
преступной небрежности духовного начальства»30. Задержка выдачи учителям их
нищенского жалования применялась часто как средство борьбы со «строптивыми»
учителями в результате доноса на них местного духовенства.
Еще тягостнее было бесправие учителя. Учитель церковной школы рассматривался
как «наемник», работник приходского священника и находился от него в полной
зависимости. Священник, этот, по выражению синода, «полномочный
истолкователь голоса церкви», мог лишить места неугодного ему учителя и
закрыть перед ним путь для дальнейшей деятельности. И. Сахаров, много лет
проработавший в церковной школе, в «Записках старого учителя» так рисует
положение учителя этой школы: «Современная церковная школа — это такая...
броня, которую не пробьешь. Это — ад, где одному с факелом нечего делать!
Там 3 кита, на которых все зиждется: церковность обрядовая, абсолютное
послушание учителя и заведующий с программой в руке, грозящий "упечь" за
отступление от буквы этой программы»31.
Велико было бесправие народных учителей и министерской школы. Инструкции,
разработанные светским и духовным начальством, регламентировали каждый шаг
учителя. Особое внимание обращалось на его религиозность, соблюдение
церковных обрядов, на насаждение им религиозности среди учеников. Инструкции
подчеркивали, что в учителях недопустимо вольномыслие о предметах веры,
«кощунство», неуважение к церкви и ее служителям, несоблюдение постов,
непосещение церковных служб32.
Обязательное посещение церкви часто превращалось в тяжкую повинность,
приносившую вред здоровью. Об этом красноречиво рассказывает в своих
воспоминаниях старый учитель: «С особой неукоснительностью требовалось
водить учащихся в праздник гурьбой в церковь, непременно в ту, где служил
законоучитель, и не взирая на непогодь, ни на грязь, ни на холод... Многие в
худой обуви и холодной одежде, с промоченными ногами, с окаменевшими членами
простаивали в страшно холодной нетопленой деревенской каменной церкви. Часто
хворали. Бывали даже смертные случаи... Родители роптали на учителей...
Законоучитель ослушников наказывал, требовал того же с учителей, иначе
жаловался начальству»33.
Школьное начальство ставило учителей под надзор местного духовенства,
просило доносить ему о несоблюдении учителями религиозных обязанностей.
Также и полиция, ведя наблюдение за не внушавшими доверия учителями,
прибегала к услугам священников, видя в них своих помощников. Союз между
полицией и церковью был разоблачен в 1901 г. ленинской «Искрой».
«Ардатовский уездный исправник Иван Самосудов, — писала «Искра», — в
секретном письме исполнительным чинам ардатовской полиции, предлагая усилить
негласный надзор за сельскими учителями, рекомендовал установить связь со
священниками»34.
«Искра» рассказывала, в каких исключительно трудных условиях приходилось
работать народному учителю: «Горькая нужда, умственное и нравственное
одичание — таков удел главных работников просвещения»35.
На съезде взаимопомощи лицам учительского звания, происходившем в 1903 г.,
учителя протестовали против шпионской деятельности духовенства, жаловались,
что священники, опорочивавшие политическую и религиозную благонадежность
учителей, оставались безнаказанными. Участники съезда резко осудили
полицейскую деятельность духовенства. «Желательно, — записано в резолюции, —
чтобы при увольнении не служили достаточным основанием заявления священника,
благочинного... о недостаточно усердном исполнении учителем религиозных
обязанностей». Учителя требовали, чтобы священники перестали доносить о
«нравственном и религиозном их поведении»36.
После подавления революции 1905 года духовенство предприняло массовый поход
против народных учителей. Оно мстило учителям за их участие в революции, за
разоблачение реакционной деятельности духовенства, призывало крестьян к
расправе с неугодными ему учителями.
Священник села Новоуспенского Ветлугинского уезда Костромской губернии Павел
Горский донес на учителей Насимович и Чудецкого, которые в 1905 г.
организовали чтения для народа и разъясняли смысл политических событий. В
церкви и на сходе священник Горский поносил земские школы, называя их
«погаными земскими стенами», и уговаривал крестьян закрыть эти школы.
Крестьяне враждебно отнеслись к провокации священника, но по его доносу
учительница Насимович была выслана в Архангельскую губернию, а учитель
Чудецкий арестован. По доносу священника — наблюдателя Петра Федоровского в
1907 г. был уволен учитель школы села Богородского Ярославского уезда. Его
обвиняли в том, что он читал брошюры и развращал народ37. Священник
Меркуловской церкви Могилевской губернии в 1910 г. донес на учителя местной
школы Шутова, что он известен ему как «человек антирелигиозного
направления», что своими беседами он развращает учеников и сельскую
молодежь. По настоянию могилевского архиерея учитель был уволен. Также
уволили и учительницу Улукского народного училища Могилевской губернии H.
Полянскую. Ее обвинил местный священник в том, что она «проповедница
безбожия и Дарвина»38. Такая же участь постигла учителя Столетской школы
Сонопова, которого местный священник Трусевич обвинил в атеистической
пропаганде.
Учитель Княжицкого училища Могилевской губернии Радиков писал в дирекцию
училищ: «Что мне делать? Начиная с б марта 1906 года протоиерей Савинич
каждое воскресенье, а также в среду и пятницу в церкви, после обедни с
крестом в руках... обличает и укоряет меня, что я... поздно в церковь хожу,
не там стою. Эти незаслуженные укоры доведут меня до могилы»39.
Крестьяне села Кевсалы Ставропольской губернии протестовали против
увольнения учителя Олейника, проработавшего в школе более 5 лет. «Его
деятельность, — записано было в приговоре, — не нравилась полиции и
духовенству». Приговор об оставлении учителя на работе подписали 612
крестьян40.
Ведя среди населения черносотенную агитацию, духовенство втягивало в нее
учеников, заставляло их распространять черносотенную литературу. Духовенство
требовало, чтобы учителя также вступали в монархические организации и вместе
с ними вели черносотенную пропаганду. На тех, кто не соглашался вступать в
монархический союз, священники натравливали местных черносотенцев. При
содействии епархиального начальства они добивались увольнения неугодных
учителей.
Учитель школы села Ключи Красноуфимского уезда Ларцов писал, что он 21 год
работал в своей школе и за эти годы «ушел от волка и медведя, но не ушел от
попа». В село приехал настоятель Белозерского монастыря Варлаам и стал
вербовать учителя в черносотенный союз. На сельском сходе, ведя погромную
агитацию, Варлаам говорил: «кто не присоединится к нам, тот революционер.
Бойтесь учителей. Это люди хитрые и незаметно воспитывают в детях
противоположные качества веры. Отказывайтесь от светских земских школ и
открывайте церковные. Если не нравятся вам учителя, составляйте приговор, их
просто бейте». Крестьяне не поддались агитации жандарма в рясе, но по
требованию местного отделения союза русского народа, учитель все-таки был
уволен41.
Раскрывая перед народом гибельный для народного просвещения союз
самодержавия с православной церковью, указывая на реакционную деятельность
духовенства, «Искра» писала: «... Всякий, кому дороги интересы трудящихся
масс, кому дорога свобода и независимость личности... не может не подняться
на борьбу с этим врагом, прикрывающим себя религиозной мантией, — с врагом,
называемым "православной церковью". Эта церковь является у нас в России
органом азиатского государства с ясной программой активно-реакционной
деятельности и вполне определенной физиономией союзника позорного
правительства»42.
6
Духовное ведомство враждебно относилось к светской начальной школе, считая
ее «орудием растления народа», и предавало ее анафеме. Правительство не
доверяло земской школе, обвиняя ее в том, что она заражена
«противорелигиозностью» и является виновницей падения «нравственности» в
народе. Опираясь в своей реакционной политике в области просвещения на
духовенство, правительство поддерживало его враждебное отношение к светской
школе. Воинствующая деятельность духовенства против светской школы хорошо
показана в повести С. И. Гусева - Оренбургского «Страна отцов».
Представитель воинствующего духовенства «отец из академии» Матфей, когда
узнал о готовившейся передаче всех школ духовенству, заликовал: «Да вы
поймите, — говорил он священникам, — это мечта! Это возврат к великому
прошлому! Это первый шаг к царству теократии!». «Приветствую я это намерение
высшего правительства передать нам эти школы. Они принадлежат нам по
историческому праву. Не только низшие школы..., гимназии и университеты
следовало бы отдать в наши руки, под наш надзор»43.
Пользуясь поддержкой правительства, духовенство боролось с развитием
светской начальной школы, настраивало крестьян против ее учителей, называя
их «нигилистами». «Посылайте детей в наши школы, — проповедовал в церкви
священник из Ветлуги, — а отнюдь не в земские, там царит тлетворный дух, там
учат социал-демократии»44.
Священники натравливали учащихся церковных школ на учеников земских школ,
заставляли их забрасывать камнями квартиры учителей, переманивали и даже
силой переводили учеников земских школ в свои школы. На сельских сходах
священники принуждали крестьян выносить приговоры о закрытии земских школ и
открытии вместо них церковных. Так, в 1908 г. калужское земство решило
открыть в деревне Мстихиной земскую школу, и крестьяне поддержали это
предложение. Местный священник Иванов протестовал против этого и уговаривал
крестьян отказаться от своего решения. Крестьяне, однако, его не послушали.
О враждебном отношении народа к церковным школам рассказал на заседании
Государственной думы депутат большевистской фракции П. И. Сурков. На
сельском сходе станции Тайшет Иркутской губернии священник уговаривал
крестьян построить новую церковную школу, но они отказались. По словам
крестьян, церковная школа «пропускает свет очень тусклый, как
лампочка-коптилка первого выпуска керосина, заменяющая дымную лучину».
Крестьяне решили построить 2-классную министерскую школу, чтобы «быть ближе
к культуре и свету»45.
Для агитации против министерских школ духовенство использовало также
церковные обряды. В 1899 г. в Самарской губернии всем лицам, вступавшим в
брак, вручалось особое воззвание с гнусной клеветой на учителей светских
школ. Воззвание восхваляло церковные школы как средство борьбы с врагами
царя и церкви и призывало лиц, вступивших в брак, вносить на содержание
церковных школ деньги, не менее одного рубля. В Бежецком земском собрании
священник Постников, требуя от земства субсидий церковным школам, говорил:
«У нас есть среди пасомых чуждающиеся своих пастырей..., в земские школы —
по мере отчуждения их от церкви стали поступать новые, под видом знатоков и
специалистов, учителя-нигилисты, проникнутые духом ненависти ко всему
святому, русскому, к церкви, царю и православному отечеству; началось не
просвещение народа, а развращение его... К несчастью, эти учителя-безбожники
находили себе покровительство и поддержку там, где и ожидать нельзя было»46.
Называя земские школы «неудачными, неудовлетворительными, требующими
неотложной реформы», священник Постников настаивал перед земством на
передаче земских школ духовенству и на открытии новых церковных школ.
Реакционные выступления духовенства против просвещения народа, против
развития сети министерских школ велись по указке синода. Орган синода
«Церковные ведомости», давая враждебную оценку деятельности земских школ,
обвинял их в том, что за 50 лет своего существования они способствовали
«полной деморализации и хулиганизации деревни, народному развращению».
В «Церковных ведомостях» была помещена погромная речь вологодского епископа
Никона, который призывал к открытой борьбе против земской школы, против
передачи церковных школ в ведение министерства просвещения. «Враги хотят
вырвать у нас право воспитания детей народа грядущих поколений, — говорил
он, — и перевоспитать их в духе безбожия и одичания, в духе антихриста»47.
Для возбуждения народа против светской школы духовенство пыталось
использовать факт массового участия сельских учителей в революции 1905 г.
«Церковные ведомости» писали, что свыше 26 тыс. сельских земских учителей
находилось в ссылке в Сибири. Это, по их мнению, являлось доказательством
того, что «народное просвещение сводилось к народному развращению».
Враждебное отношение духовенства к светским школам вызвало многочисленные
протесты. Церковную школу называли знаменем воинствующего клерикализма,
врагом просвещения. В насаждении церковных школ справедливо видели усиление
влияния духовенства на народ. Некоторые земства, отстаивая школы от нападок
воинствующего духовенства, в свою очередь подвергали резкой критике
постановку преподавания в церковных школах, лишали их субсидий. В своих
решениях земства отмечали, что духовенство стремилось поставить школу вне
общественного контроля, сделать ее орудием классовой борьбы и политической
пропаганды. Но это не мешало, впрочем, земствам (например Курскому)
признавать громадное значение религиозности народа. О «культурной роли
религии в школе» говорил также в Государственной думе лидер кадетской партии
П. H. Милюков48.
Некоторые земства отказывались от забот по просвещению народа и передавали
свои школы духовенству. Такими решениями «прославили» себя, например,
земства: Вольское Самарской губернии, Яренское Вологодской губернии,
Елатомское Тамбовской губернии и др. Черносотенные земцы - помещики
говорили, что грамотные крестьяне «отрываются от сохи и самодержавия»,
«перестают помнить бога». В подтверждение своих реакционных взглядов
помещики приводили отзыв московского митрополита Филарета Дроздова. Филарет
писал, что народное образование, «несогласное со званием», породит
недовольство своим состоянием, что народное образование помимо церковной
школы «породит неблагонадежных учителей»49.
Реакционные решения помещиков часто наталкивались на сопротивление крестьян.
В 1898 г. угличское земство вынесло решение о передаче школ духовенству. Но,
как вынужден был признать епархиальный училищный совет, ни одно сельское
общество не согласилось на это, и школы против желания помещиков остались в
ведении земства.
Прогрессивные элементы русского общества осуждали воинствующую политику
духовенства в области народного просвещения. Крестьяне также повсеместно
выступали в защиту светской школы от нападок духовенства. Синод вынужден был
в 1904 г. издать особый циркуляр, призывавший духовенство к «мирному
сотрудничеству» с министерской школой. Циркуляр этот, впрочем, остался на
бумаге, потому что Синод, вдохновлявший духовенство в его реакционной
деятельности, и не ждал от него ничего другого. Министерство просвещения —
послушный исполнитель требований полиции и Синода — не протестовало против
враждебной деятельности церкви по отношению к его школам. По требованию
духовенства министерство не останавливалось даже перед закрытием своих школ.
«Я знаю случай, — писал прогрессивный деятель народного образования В. П.
Вахтеров, — когда министерство заявляя о своем бессилии перед
обер-прокурором, исполняя его желание, в одной только губернии закрыло сразу
более сотни школ, пользовавшихся сочувствием народа»50.
7
Церковноприходская школа не удовлетворяла народ. Как писала «Правда»,
крестьянская масса «жадно искала знания, широкого знания, которое дало бы ей
ответы па поставленные жизнью вопросы; знания, знания, знания — требовал
народ, сознавший уже, что знание — сила»51.
В ряде губерний крестьяне требовали открытия школ повышенного типа. «Эти
факты очень знаменательны, — отмечала "Правда". — Они свидетельствуют, что в
крестьянство зародилась неясная пока еще мысль, что для культурного и
экономического подъема вообще и, в частности, в крестьянском хозяйстве
недостаточно только уметь читать да считать, но необходимо образование
общее, расширяющее общий кругозор»52.
Перед революцией 1905 года пермское земство произвело обследование состояния
народного образования Пермской губернии. В частности, оно интересовалось
вопросом об отношении народа к церковной школе. Из полученных отзывов за
земскую школу было 180, а за церковноприходскую — только 29. Крестьяне плохо
отзывались о церковной школе и системе воспитания в ней.
«Церковноприходские школы ниже всякой критики и в народе пользуются
нелестными отзывами», «в церковной школе учение слабое и не так
нравственно»; «церковная школа очень вредит народному образованию, так как
учителя неграмотные»; «хоть учи, хоть нет, а толку никакого, напрасно только
время потеряли»; «обучение это для крестьян слишком религиозное», — писали в
своих отзывах крестьяне53. Крестьяне же Воронежской губернии называли
церковную школу «неустойчивой», жаловались, что она дает мало знаний.
Особенно невысокого мнения были крестьяне о школах грамоты. «Читать —
читаем, а понимания нет», «мало учат, плохо учат», «вовсе не выучивают»,
говорили крестьяне об этих школах. А ведь таких школ насчитывалось очень
много — больше одной трети всех церковных школ. Могилевский губернатор в
отчете за 1902 г. также признал, что крестьяне не хотят отдавать детей в
церковные школы грамоты.
В 1911 г. на волостном сходе села Успенского Амурской волости крестьяне
постановили открыть министерскую школу. Они отказались посылать своих детей
в миссионерскую школу. На недоброжелательное отношение крестьян Дальнего
Востока к церковной школе жаловались в своих отчетах за 1911 г.
владивостокский архиерей и военный губернатор Приморской области.
Крестьяне не ограничивались тем, что отрицательно отзывались о церковных
школах. Они лишали эти школы материальной поддержки, принимали на сходах
решения об их закрытии и требовали открытия вместо них школ министерства
просвещения. Весной 1905 г. крестьяне дер. Вербиловки Выскатской волости
Гжатского уезда отказались отпустить деньги церковной школе, так как она, но
их словам, не была обеспечена пособиями, подготовленными учителями, а
программа «не соответствовала запросам жизни». Такое же решение о
«недоверии» церковной школе вынесли крестьяне Константиновской и
Ставропольской волостей того же уезда. Крестьяне Гдовского уезда Псковской
губернии на сходе потребовали закрытия «поповской» школы 54.
В 1908 г. между крестьянами 13 сел Винницкого уезда Подольской губернии и
епархиальным училищным советом возник длительный конфликт. Крестьяне не
отпускали денег на церковные школы, так как они, по их словам, «слишком мало
давали знаний» 55.
Были случаи и открытого выступления парода против церковных школ.
Кишиневский архиерей Серафим писал в 1915 г.: «Население с. Белоуцкое
Хотинского у., возбудив ходатайство об открытии земской школы взамен
церковной, перестало посылать детей в церковноприходскую школу. Когда же
народ узнал, что не так-то легко уничтожить школу, принадлежащую церкви...,
то задумал просто разрушить школу, снести ее с лица земли». В церковной
школе были побиты стекла, растасканы двери, оконные рамы56.
Выступления крестьян против церковной школы, их требования об открытии школ
повышенного типа говорят о проникновении в массы большевистских идей о
просвещении народа. В листовке «К товарищам, уезжающим в деревню»,
написанной в апреле 1905 г., Московский комитет большевиков давал такие
указания о работе среди крестьян: «Откройте им [т. е. крестьянам] глаза на
то, как царские чиновники и попы держат их во тьме и невежестве, не дают им
просвещения, чтобы осознали они, кто враг, кто причина их несчастий»57. Под
влиянием большевиков рабочие и крестьяне выносили решения в духе
социал-демократической программы, направленные против засилия духовенства в
школах. Они требовали закрыть церковные школы, отделить школу от церкви.
В газете «Пролетарий» от 30 апреля 1905 г. в статье «Вести с Кавказа»
сообщалось, что на крестьянской сходке в Дзиваруме, где присутствовало около
тысячи человек, крестьяне требовали: «Уберите вон попов, не хотим их ни в
школах, ни в обществе. Кто им доверяет, пускай содержит за свой счет:
просвещать народ могут только лица, пользующиеся доверием».
В ноябре 1905 г. крестьяне заявили учителю Бушовского народного училища
Витебской губернии, что «учителем у них может быть лишь тот, кто изъявит
согласие не читать установленных молитв за царя и не иметь в школе его
портретов». В декабре того же года в этой школе были сорваны царские
портреты и сняты иконы58.
Крестьяне Эристского общества в Грузии, наряду с бесплатным и обязательным
обучением до 16 лет, преподаванием на грузинском языке, требовали отделения
церкви от государства и школы от церкви59. Требование об отделении церкви от
государства и школы от церкви предъявили и крестьяне Прямухинской волости
Новоторжского уезда Тверской губернии. А рабочие Оршанского железнодорожного
узла в октябре 1905 г., находясь под влиянием Оршанской организации
большевиков, потребовали закрыть все церковные школы на дороге и открыть
вместо них за счет дороги школы министерства просвещения 60.
8
Наиболее последовательную позицию в области народного образования занимала
революционная социал-демократия, выражавшая нужды эксплуатируемых масс.
Борясь против религиозного воспитания детей, она выступала против идеализма,
за развитие материализма.
Ведя борьбу за создание Коммунистической партии в России, В. И. Ленин на II
съезде РСДРП четко сформулировал программу партии в области просвещения
народа: образование на родном языке, отделение церкви от государства и школы
от церкви, даровое и обязательное общее и профессиональное образование для
детей обоего пола до 16 лет.
Большевистская партия выступала против влияния церкви на народную школу,
разоблачала мракобесную деятельность духовенства в области просвещения.
В связи с постановкой вопроса об ассигновании в 1908 г. 4 млн. руб. на
поддержку церковноприходских школ с резкой критикой церкви выступил с
трибуны Государственной думы депутат от большевистской фракции П. И. Сурков.
Указав, что попы стараются воспитывать в школах забитых рабов и затемняют
народное сознание, что крестьяне протестуют против церковной школы, что
крестьянину, как и рабочему, нужно подлинное образование П. И. Сурков,
обращаясь к духовенству, сказал: «Чем же вам мешает просвещение народа? Если
весь народ будет просвещен, если он узнает все выводы науки, он, конечно,
задумается о своей судьбе. Он будет думать, почему одни не жнут и не сеют, а
сыты бывают, и почему другие весь век только корпят над работой и едва с
голоду не умирают?»
От имени большевистской фракции Государственной думы Сурков призывал к тому,
чтобы ни одной копейки народных денег не давать на «духобойни», как он
назвал церковноприходские школы, а самые школы сдать в музей как памятник
народного невежества61.
Защищая церковноприходские школы от критики большевиков, представитель
воинствующего духовенства епископ Евлогий Георгиевский призывал правые
партии сплотиться вокруг церкви и поддержать церковноприходские школы, как
оплот против распространения безбожия среди рабочих и крестьян, против
революционного движения.
Епископ пугал буржуазию и помещиков, что «грозная волна безбожия и неверия,
развиваясь все шире и шире, проникая все глубже и глубже..., докатилась уже
до деревни». Он сетовал, что среди молодежи мало верующих, мало людей,
преданных церкви.
Хотя правые партии и высказались за передачу церковных школ в ведение
министерства просвещения, они, однако, не выступали против влияния церкви на
воспитание народа. Напротив, их лидеры считали, что при передаче церковных
школ в ведение министерства церковное влияние в них должно даже усилиться.
Но воинствующая церковь выступила с резким протестом. От имени церкви
Евлогий заявил, что церковь не поступится управлением церковных школ, так
как это является ее «непререкаемым правом». Евлогий говорил, что отнять у
церкви ее школы, — это значит посягнуть на исторически сложившиеся в России
отношения между церковью и государством.
Маневр правых партий был разоблачен большевистской фракцией Государственной
думы. Отметив, что начальное обучение должно быть всеобщим, обязательным и
бесплатным, а школы совершенно отделены от церкви, фракция большевиков
подчеркнула, что обсуждаемый законопроект о всеобщем обучении,
представленный правыми партиями, «явно стремится превратить начальную школу
в орудие господствующей реакционной и антинародной политики и вопиюще
нарушает самые элементарные права народа»62. Однако в Государственном совете
этот законопроект был отклонен, так как даже в той редакции, в какой его
представили правые партии, он показался царским чиновникам слишком левым.
В период нового революционного подъема большевики разоблачали попытки
черносотенцев и клерикалов протащить в Государственной думе законопроект о
всеобщем обучении, предусматривавший сохранение церковных школ и дальнейшее
укрепление церковного влияния на школу. Если правящие классы и поднимали
вопрос о всеобщем обучении, так это диктовалось тем, что существовавшая сеть
начальных школ не могла удовлетворить потребность развивающейся
промышленности в грамотных рабочих. Буржуазия хотела такой реформы начальной
школы, которая бы приблизила ее к нуждам капиталистической промышленности.
При рассмотрении в III Государственной думе в 1910-1911 гг. законопроекта о
всеобщем обучении основным был вопрос о церковной школе, о роли православной
церкви и религии в народном образовании. Законопроект предусматривал
введение в Европейской части России всеобщего обучения детей в возрасте от 8
до 11 лет в течение 10 лет, начиная с 1911 г., путем ассигнования средств: в
1911 г. — 120 млн., а затем путем ежегодного увеличения этих ассигнований на
10 млн. руб.
Правые партии требовали передачи церковноприходских школ в ведение
министерства просвещения с тем, однако, чтобы надзор за ними оставался за
синодом и чтобы начальная школа продолжала давать религиозно-монархическое
воспитание. Духовное ведомство опять-таки настаивало на сохранении
самостоятельности церковноприходских школ.
Отсутствие существенной разницы между церковноприходской и министерской
школой отметила большевистская газета «Звезда», предшественница «Правды»:
«Будет ли школа церковная или министерская (некоторые оттенки, конечно,
имеются), — писала газета, — но общественной, свободной школы не будет»63.
Реакционные взгляды черносотенного дворянства на начальную школу получили
яркое отражение на 7 съезде уполномоченных дворянства, состоявшемся в Москве
в 1911 г. На съезде дворяне выступали с резкой критикой светской школы и
требовали усиления церковного влияния на нее. Они обвиняли министерскую
школу в том, что она дает много общих знаний. Большевистская «Рабочая
газета» в № 4 от 5 апреля 1911 г. изложила реакционную позицию дворянства на
съезде в таких словах: «Чтобы обезвредить народную школу, надо подчинить ее
влиянию дворянства и православного духовенства. Совместными усилиями
светские и духовные жандармы сумеют выбить у мужика, у рабочего человека
всякую дурь из головы. Народное образование должно носить религиозный
характер. Нынешние учебники необходимо тщательно пересмотреть, дабы
вытравить из них всякий революционный дух».
Разоблачая деятельность духовенства, направленную на внедрение религиозного
мировоззрения, на воспитание молодого поколения в духе покорности и
преданности самодержавию, «Звезда» призывала молодых рабочих бороться против
религиозного просвещения, разъясняла, что рабочему нужно такое воспитание,
которое «давало бы ему знание общественной жизни и истории классовой
борьбы»64.
В связи с острой дискуссией вокруг роли церкви в просвещении народа «Правда»
опубликовала статью «Всеобщее обучение и Государственная дума», где
разоблачила политику правящих партий в этом вопросе. «Правда» писала, что
октябристы, как и правые, были заинтересованы в сохранении влияния религии
на школу. «На помощь государству в деле такого воспитания приходит
духовенство, которое берет на себя обязанность искоренять из школы свободный
дух и проповедовать смирение и долготерпение»65.
Кадеты также стояли за сохранение влияния церкви на народную школу, видя в
религии средство борьбы с растущим сознанием рабочих. Только большевики
высказались за свободную школу и полное отделение школы от церкви.
При обсуждении в Государственной думе в 1913 г. сметы министерства
просвещения большевистская фракция вновь вскрыла политику затемнения
народного сознания, которую проводило самодержавие. Депутат большевистской
фракции A. E. Бадаев 4 июня 1913 г. выступил с речью, проект которой написал
В. И. Ленин. Бадаев сказал, что министерство народного просвещения «есть
министерство полицейского сыска, глумления над молодежью, надругательства
над народным стремлением к знанию»66. Он должен был закончить, речь словами:
«не заслуживает ли это правительство того, чтобы народ его выгнал», но
закончить свою речь большевистскому депутату не удалось, его лишили слова.
Когда обсуждался вопрос о прибавке жалования законоучителям низших школ, от
имени фракции большевиков против реакционной политики самодержавия и церкви
в области просвещения выступил 26 ноября 1913 г. депутат Государственной
думы Ф. H. Самойлов. Он сказал, что большевики всегда настаивали на
отделении церкви от государства и школы от церкви, что они против
преподавания в школе закона божьего, против ассигнования средств на
содержание духовенства и законоучителей. Самойлов подчеркнул, что священники
в народной школе систематически одурманивают детей во имя реакционной
политики самодержавия, падежными проводниками которой они являются67.
В. И. Ленин в статье «Национальный состав учащихся в русской школе»,
напечатанной в газете «Пролетарская Правда» 14 декабря 1913 г., высоко
оценил выступление Самойлова, выразившего, по его словам, от имени
российской социал - демократической рабочей фракции Государственной думы
пролетарскую политику в школьном деле68.
--------------------------------------------------------------------------------
Ф. Благовидов. Деятельность русского духовенства в отношении к народному
образованию в царствование Александра II. Казань, 1891, стр. 77.
«Исторический обзор деятельности Комитета министров», т. IV. СПб., 1902,
стр. 4, 7.
«Для народного учителя», кн. XIII, 1907, стр. 23.
«Статистические сведения по начальному образованию в России». Под ред.
Фармаковского, вып. 7. Одесса, 1908; см. также: «Народное образование», №
11, 1910, стр. 532.
«Русская школа», № 11, 1909, стр. 108.
«Черниговские епархиальные ведомости», № 1, 1892.
«Правда», № 146, 18 октября 1912 г.
«Духовный вестник экзарха Грузии», № 16, 1902, стр. 39 - 40.
«Отчет обер - прокурора синода за 1913 год». СПб., 1914, стр. 184.
«Для народного учителя», кн. XI, 1907, стр. 13.
«Правда», № 55, 21 марта 1913 г.
M. T. Яблочков. Наставление директорам народных училищ. Сборник «Русская
школа». Тула, 1895, стр. 29-31.
«Для народного учителя», кн. 7, 1907, стр. 14 - 16. Правила о наблюдении за
преподаванием закона божьего в начальной школе напечатаны в журнале «Русская
школа», № 7 - 8, 1906, стр. 151.
А. Петрищев. Заметки учителя. СПб., 1906, стр. 280.
Там же, стр. 281.
«Русская школа», № 10, 1899, стр. 354.
«Народное образование в Виленском учебном округе», № 5, 1902, стр. 192.
«Вестник воспитания», № 5, 1898, стр. 56 - 58.
«Голос учителя», № 1, 1901, стр. 19.
А. Петрищев. Указ. соч., стр. 321.
П. С. Иващенко. Народная школа в Белоруссии с конца XIX в., диссертация,
стр. 54.
А. Петрищев. Указ. соч., стр. 266 - 267.
«Пермская земская неделя», № 41, октябрь 1908.
И. Сахаров. В сумерках просвещения. M., 1911, стр. 79.
«Листовки петербургских большевиков», т. 1. Л., 1939, стр.35.
В. Шемякин. Церковная школа и духовная бюрократия. СПб., 1908, стр. 10.
«Богословский вестник», кн. IV, 1893.
«Исторический очерк развития церковноприходских школ за 25 лет», стр. 533.
«Вестник Европы», № 9, 1901, стр. 222.
«Для народного учителя», кн. V, 1907, стр. 7.
И. Сахаров. Указ. соч., стр. 8.
M. Яблочков. Указ. соч., стр. 32.
«Для народного учителя», кн. XIII, 1907, стр. 22.
«Искра», № 4, май, 1901 г.
«Искра», № 1, декабрь, 1900 г.
«Труды 1-го Всероссийского съезда взаимопомощи лицам учительского звания».
M., 1908, стр. 357 - 358.
«Для народного учителя», кн. 4, 1907, стр. 6-7.
M. Кириллов. Очерки по истории начальной школы Белоруссии XIX - XX вв. M.,
1950, стр. 492, диссертация.
M. Кириллов. Указ. соч., стр. 407.
«Русская школа», № 3, 1906, стр. 39.
«Пермская земская неделя», № 40, октябрь 1907.
«Искра», № 47, сентябрь 1903 г.
«Мир божий», кн. VII, 1905, стр. 8 - 9.
«Для народного учителя», кн. IV, 1907, стр. 25.
«Стенографический отчет Государственном думы 3-го созыва», сессия II. СПб.,
1908, стр. 42.
«Русское богатство», кн. 7, 1903, стр. 165 - 166.
«Вестник воспитания», кн. 3, 1916, стр. 93 - 94.
«Пролетарская правда», № 11, 15 января 1913 г.
«Русское богатство», кн. 7, 1903, стр. 162.
В. Вахтеров. Спорные вопросы народного образования. M., 1911, стр. 47.
«Правда», № 50, 27 июня 1912 г.
«Правда», № 89, 90, 92; апрель, 1913 г.
Д. Бобылев. Какая школа нужна деревне. Пермь, 1908, стр. 8 - 10.
«Русская школа», кн. IV, 1906, стр. 95; см. также: «Революция 1905 г. на
Украине». Сборник документов. Киев, 1955, стр. 745.
«Русская школа», кн. 9, 1908, стр. 19.
О. Г. Андрус. Очерки по истории народного образования в Бессарабии. Кишинев.
1950, стр. 17, диссертация.
«Листовки московских большевиков 1905 г.» M., 1941, стр. 80.
П. С. Иващенко. Народная школа в Белоруссии, стр.91.
«Вперед», № 16, 30 апреля 1905 г.
«Красный архив», № 5, 1940, стр. 170.
«Стенографический отчет Государственной думы 3-го созыва», сессия II, ч. 1,
стр. 42. Материалы для выступления Суркова были подготовлены В. Д. Бонч -
Бруевичем. См. Избр. произв., т. 1. M., 1959, стр. 200 - 213.
«Стенографический отчет Государственной думы 3 созыва» сессия II, ч. 3, стр.
716.
«Звезда», № 5, 13 января 1911 г.
«Звезда», № 17, 9 апреля 1911 г.
«Правда», № 41, 16 июня 1912 г.
В. И. Ленин. Сочинения, т. 19, стр. 122,
«За правду», № 45, 27 ноября 1913 г.
См. В. И. Ленин. Сочинения, т. 19, стр. 482.
|
