|
Глава IV. Церковное влияние на внешкольное образование
Воскресные школы для взрослых, возникшие в конце 50-х и в начале 60-х годов
XIX в., явились одним из важных средств культурно-просветительной и
политической работы среди рабочих.
Правилами 1860 года предусматривалось религиозное направление и этих школ
(они должны были учить закону божьему — молитвам, священной истории,
катехизису, знакомить с богослужением, с праздниками, церковными обрядами,
воспитывать рабочих в духе преданности самодержавию и православию).
Воскресные школы, открытые в годы революционной ситуации, приняли, однако,
другой характер. На Украине организатором воскресных школ был прогрессивный
профессор П. В. Павлов, обвиненный затем в безбожии. Павлов, принесший в
университет идеи революционных демократов, много сделал для распространения
среди рабочих знаний. Большое участие в работе воскресных школ принимал
также Тарас Шевченко, составивший для учащихся специальный букварь. В
Петербурге и в Москве открытие вечерних школ было связано с деятельностью
революционных демократов, призывавших защитить народное образование от
«злого правительства и попов».
С развитием капитализма в России росла потребность в грамотных рабочих и
ремесленниках. Поэтому буржуазия сначала не препятствовала открытию школ и
относилась сочувственно к их деятельности. Но в воскресные школы проникали
идеи революционных демократов, школы отходили от первоначального
религиозного направления. У петербургских рабочих и подростков, посещавших
воскресную школу на Шлиссельбургском тракте, популярностью пользовался
писатель H. Г. Помяловский, автор «Очерков бурсы» и «Мещанского счастья».
Рассказывая о явлениях природы, Помяловский давал им научное объяснение,
разрушая у подростков и рабочих наивные религиозные представления. Об этой
деятельности Помяловского писала в своих воспоминаниях E. И. Водовозова:
«Ученик-подросток, — рассказывала она, — спросил Помяловского: "Скажите,
дяденька, как это пророк Илья так гулко громыхает по небу? Ведь на нем нет
ни каменной мостовой, ни мостов...".
Помяловский громко расхохотался, ему вторили его ученики; затем он так
просто начал рассказывать о небе и тучах, и громе, и молнии, что под конец
мальчик воскликнул: "Значит про пророка Илью только сказки рассказывают?" К
нему подошли другие ученики, и Помяловский разъяснял недоумения детей. Скоро
все присутствовавшие в школе ученики и учителя обратились в одну аудиторию и
внимательно слушали в высшей степени занимательные объяснения
Помяловского»1.
Просветительная деятельность воскресных школ вызвала недовольство духовного
ведомства. Посыпались доносы церковников, что в них неправильно «трактуется
вера православная», что ввиду отсутствия в школах законоучителей имеются
«некоторые опасные затеи светских людей»2. Готовясь ликвидировать воскресные
школы, шеф жандармов князь В. Долгорукий представил Александру II в декабре
1860 г. записку, в которой предлагал ограничить преподавание в воскресных
школах «правилами веры, грамоты, письма и счета», удалить из них лиц,
замеченных в направлении, противном «религиозным истинам, государственному
управлению и правилам нравственности»3. Воскресные школы стали
рассматриваться «только как пособие приходским училищам». Контроль за
работой воскресных школ возложили на священников. Помимо преподавания закона
божьего, они должны были наблюдать, чтобы в школах «не допускалось ничего
противного правилам православной веры и нравственности»4.
Говоря об атмосфере сыска и террора, господствовавшей в воскресных школах в
связи с изданием правил 1861 года, участник революционного кружка писал:
«Бездарные, тупые люди... хотят задушить свежее учреждение гнилой формой,
хотят сделать народ каким-то религиозным дьячком, нравственным пошлецом»5;
«...потому и напирают особенно на преподавание закона божьего и на развитие
религиозного чувства в народе»6.
Правительственный орган «Северная пчела» обвинял воскресные школы в том, что
в них преподавалось учение, направленное к потрясению религиозных верований,
к «распространению социалистических понятий о праве собственности и к
возмущению против правительства»7. И действительно, в этот период
деятельности воскресные школы, куда шла интеллигенция — студенты,
преподаватели, давали знания рабочим и были центром распространения идей
революционной демократии, очагами политической борьбы против царизма и
церкви.
Правительство обвиняло руководителей воскресных школ в том, что в них
«внушались простолюдинам вредные учения, неуважение к религии, семейному
союзу, закону и властям»8
Министр внутренних дел Валуев в мае 1862 г. сообщил шефу жандармов
Долгорукову, что Самсониевская и Введенская воскресные школы в Петербурге
были центром распространения революционных идей, где потрясались основы
религиозных верований и утверждалось, что бога нет, человек не имеет
бессмертной души, государь и императорская фамилия бесполезны9.
На произведенном по этому случаю следствии было установлено, что рабочие,
посещавшие эти школы, — Михаил Федоров, Василий Трифонов и другие — открыто
говорили, что они не верят в бога, так как его нет, выяснилось также, что
многие рабочие не посещали уроков закона божьего.
В июне 1862 г. правительство разгромило воскресные школы. Преподаватели школ
и многие рабочие были арестованы, школы и народные читальни были закрыты за
«вредное направление». По приказу военного министра были также закрыты все
воскресные школы при воинских частях, как «распространяющие безверие и
превратные понятия о праве собственности»10.
Но вскоре правительство было вынуждено пойти на известные уступки в деле
образования народа, так как этого требовали интересы капиталистического
развития страны. Оно вновь разрешило открыть воскресные школы, но уже на
других началах. Положением 14 июля 1864 года духовенству было представлено
право не только наблюдать за религиозно - нравственным направлением обучения
в воскресных школах, но и открывать эти школы. Воскресные школы для взрослых
и детей стали открываться при духовных семинариях. Обучение в них носило
исключительно церковный характер. Занятия начинались церковной службой и
велись под строгим наблюдением архиерея и его чиновников. В виде «поощрения»
учащимся раздавались молитвенники, евангелия, жития святых, крестики и т. п.
За короткий срок при семинариях открыли 45 воскресных школ, где обучалось
свыше 2 тыс. учеников — взрослых и детей. В этих школах распространялись
идеи преданности самодержавию и православию. Однако успеха они не имели.
Преподавание было поставлено плохо, программа не удовлетворяла слушателей.
Оберегая «святость» воскресных дней, московский митрополит Филарет не
разрешал открывать воскресные школы при фабриках, так как преподавание
светских наук в праздничные дни он считал «греховным». Однако под влиянием
общественного мнения Филарет был вынужден разрешить занятия, но потребовал,
чтобы перед занятиями ученики присутствовали на богослужении11.
В 80-90-х годах XIX в. возникло массовое движение по открытию воскресных
школ; это движение встречало всяческие препятствия со стороны правительства.
Но сама жизнь требовала изменений: без элементарных знаний невозможно было
выполнять работу на капиталистической фабрике, низкая грамотность тормозила
развитие народного хозяйства. Буржуазия согласилась с необходимостью
предоставлять рабочим знания с тем, однако, чтобы эти знания давались на
религиозной и монархической основе.
Наряду с легальными существовали и нелегальные вечерние и воскресные школы,
которые носили антиправительственный и антирелигиозный характер.
Представители царской охранки писали об этих школах: «Обучение
тенденциозное, колебание в учащихся веры в бога и всего строя религиозных
убеждений, а также веры в божественное происхождение власти царя, как
помазанника божьего»12. Правительство, разгромив нелегальные школы,
предложило во вновь открывавшихся вечерних школах вести обучение по
программе, утвержденной для церковноприходской школы. Воскресные школы были
подчинены духовному ведомству. Даже разрешение на открытие вечерних и
воскресных школ давалось епархиальным начальством, независимо от согласия
дирекции народных училищ. В связи с тем, что эти ограничения вызывали
большое недовольство в обществе, обер-прокурор синода Победоносцев писал
министру внутренних дел Дурново: «Нынешним охотникам просвещать народ в
нежелательном духе (т. е. выступавшим за светский характер школы. — E. Г.)
это неприятно. Неприятно и училищным советам, кои нередко, к сожалению, не
чужды влияния лиц... неблагонадежных и мечтают о народном обучении в духе не
церковном»13. Несмотря на притеснения со стороны правительства и стремление
придать вечерним и воскресным школам ненавистный рабочим
церковно-монархический характер, они быстро развивались. За период с 1884 по
1894 г. было открыто 122 школы. В годы подъема стачечного движения
(1895-1897) прибавилась еще 121 школа. В 1906 г. в стране имелось 1916
вечерних и воскресных школ, в которых обучалось свыше 100 тыс. человек.
Буржуазия, признавая необходимость образования для рабочих, также пыталась
направить его в русло церковной идеологии. Владелец фабрики шерстяных
изделий т-ва Торнтон, жертвуя деньги на воскресную школу для рабочих своей
фабрики, требовал усиления надзора за школой со стороны духовенства. Но
рабочих не удовлетворяло образование, пропитанное церковным духом. «Мы не
хуже начальства понимаем, — писали они, — что школы, образование — наше
спасение. Мы знаем, что и начальству с темным человекам легче справиться,
чем с образованным»14. В вечерние и воскресные школы проникали, по словам
охранников, «учения самого разрушительного свойства». В них
пропагандировались идеи революционного марксизма, рабочих знакомили с
вопросами научного мировоззрения. Преподаватели естествознания в доступной
форме знакомили слушателей с научной теорией мироздания и разрушали
существовавшие у рабочих религиозные взгляды и суеверия. H. К. Крупская в
своих воспоминаниях писала, что рассказы В. А. Витмера о происхождении
земли, человека, знакомство с естественно-историческими фактами «действовали
на учеников революционизирующе» 15.
В 1894 г. преподаватели московских воскресных школ разработали программу
исторических чтений для рабочих, которая вызвала у министра внутренних дел
Дурново большое беспокойство. В. И. Ленин приводит в статье «О чем думают
министры?» секретное письмо обер-прокурору синода Победоносцеву министра,
который писал, что «чтение по этой программе, безусловно негодной для
народной школы, дает полную возможность лектору ознакомить постепенно
слушателей и с теориями Карла Маркса, Энгельса и т. п., а присутствующее по
назначению епархиального начальства лицо едва ли будет в состоянии уловить в
чтении начатки социал-демократической пропаганды»16. Опасаясь проникновения
через воскресные школы идеи революционного марксизма, Дурново предложил
синоду тщательно проверить состав преподавателей. В связи с этим В. И. Ленин
писал: «...министр смотрит на рабочих как на порох, а на знание и
образование как на искру; министр уверен, что если искра попадет в порох, то
взрыв направится прежде всего на правительство»17. Ленин подчеркивал
огромное значение дела просвещения рабочих, он говорил, что борьба за знания
является борьбой за революцию. «Покажите же всем, — писал В. И. Ленин в 1895
г., — что никакая сила не сможет отнять у рабочего сознания! Без знания
рабочие — беззащитны, со знанием они — сила!»18. В воскресных школах рабочие
не только обучались читать и писать, они были для них также школами
политического воспитания, центрами социал-демократической пропаганды.
Духовное ведомство пыталось усилить влияние духовенства в вечерних и
воскресных школах. Приходское духовенство, как сообщало охранное отделение,
громило учителей и учеников воскресных школ, предавало их церковному
проклятию. В 1901 г. прогрессивный педагог В Вахтеров открыл в Твери
вечерние классы, которые охотно посещали рабочие Тверской мануфактуры. За
пропаганду научных знаний Вахтеров и другие преподаватели были арестованы, а
классы закрыты. В перлюстрированной охранкой корреспонденции из Твери
рассказывалось, что процесс против Вахтерова возбудили по требованию
духовенства. Оно выступило со злобными проповедями, обвиняя Вахтерова и
других преподавателей в том, что они подрывают священное писание, где
«ничего не говорится о клеточках, а есть совсем другое, а именно, что
господь бог из ничего в 7 дней создал небо и землю»19.
Правительство стало закрывать вечерние школы, как центры пропаганды идей
революционного марксизма, взамен них открывались воскресные школы,
подчиненные духовному ведомству.
Сообщая о фактах разгрома вечерних школ для рабочих, ленинская «Искра»
писала в декабре 1901 г.: «Едва только лекторы вечерних классов попытались
выйти за пределы грамоты, рисования, закона божьего и другой незатейливой
культуры, как на место происшествия прискакал лектор от полиции и
жандармского управления и прочел лекцию о том, что собственно понимать под
словом "просвещение"»20.
Положением от 1 апреля 1902 года было усилено церковное влияние в воскресных
школах. Школы подчинили духовному ведомству, в них стали насаждать
«религиозно - нравственное обучение» «совершенно чуждое, — по словам
циркуляра, — противохристианским и противонравственным тенденциям».
Воскресные школы открывались с разрешения епархиального совета
церковноприходских школ, а школы для рабочих при фабриках — с разрешения
губернских властей и епархиального начальства. Заведование возлагалось на
священника, обучение производилось по программе и учебникам, одобренным
синодом. Быстро развивалась также сеть церковных школ: в 1898 г. было 405
таких школ, а в 1899 — 48721. Церковные школы, ввиду плохой постановки
преподавания и насаждения в них религиозной идеологии, однако, не
пользовались популярностью. Так, Томский епархиальный совет в отчете за 1900
г. вынужден был признать, что население проявляет к школам «холодность или
равнодушие, обусловленное неудовлетворительной постановкой
учебно-воспитательного дела»22.
Школы и курсы, открывавшиеся но инициативе прогрессивных деятелей,
способствовали пробуждению у рабочих классового самосознания, знакомили их с
марксистским мировоззрением, звали рабочих на политическую борьбу с
самодержавием. «Многомиллионный русский пролетариат жаждет знания, — писала
петербургская организация большевиков в своей листовке... — Народ открыл
глаза, и он не хочет больше довольствоваться теперь поддельными знаниями...,
которыми его потчуют царские приспешники»23.
2
С 60-х годов XlX в. духовенство стало широко применять народные чтения как
средство идеологической обработки широких масс. Цель народных чтений, как
сказано в инструкции, «доставить народу нравственное, разумное занятие,
укрепить в нем любовь к православной церкви, царю и отечеству, развить
понятие о христианских обязанностях человека». Духовенство наблюдало, чтобы
чтения проводились по разрешенным печатным изданиям, отступление от текста
преследовалось, тематика чтений была преимущественно религиозная.
Разрешая с большой неохотой чтения в министерских школах, духовное ведомство
принимало меры к расширению цикла народных чтений в своих «духобойнях», где
лучше обеспечивался контроль за их религиозным содержанием. О развитии
народных чтений в церковноприходских школах можно судить по следующим
данным24:
Год Всего чтений В том числе на одну школу
1898 111377 16
1900 146108 15
1901 159301 14
1904 135068 13
1906 100003 12
В церковноприходских школах читались отрывки из евангелий, из
«святоотеческой литературы», молитвы, рассказывалась история праздников,
исполнялись церковные песнопения. Для этих чтений синодом издавалась
специальная литература — «Поучение и слово в неделю Фомину», «Поучение в
неделю жен-мироносиц», «Св. град Иерусалим» и др. Духовенство стремилось
охватить чтениями рабочие районы. В Москве церковноприходская школа при
церкви Преображения устраивала в 1899 г. чтения при 11 фабриках по программе
чтений церковноприходских школ25.
Но чтения на церковную тематику не пользовались симпатиями парода. «Чтения
крайне неинтересны», от чтений «нет ни пользы, ни интереса» — таковы,
например, были отзывы крестьян Московской губернии26. Особенно не популярны
были церковные чтения в рабочей среде.
Говоря о насаждении этих чтений среди петербургских рабочих, «Искра» в
статье «Безработица в Петербурге» писала: «Слащавые попы составляют свои
холуйские лекции и проповеди, способные только вызвать среди рабочих смех и
негодование»27.
В статье «Борьба с крамолой и "сердечное попечение о рабочих"» «Искра»
писала, что «народные чтения, обставленные массой формальностей и тройной
цензурой, имеют мало значения». «Искра» разоблачала перед рабочими те цели,
которых добивались правительство и церковь поповскими проповедями под видом
внешкольного просвещения народа: «И везде будут они своими книжками,
лекциями и туманными картинами затуманивать сознание трудящихся, учить их
терпению, молитве, покорности и благодарности начальству»28.
Насаждая посредством народных чтений церковную идеологию, духовенство
старалось помешать распространению материалистических представлений о
явлениях природы. Выдающиеся русские ученые стремились нести знания в народ,
популяризировать достижения науки. По словам К. А. Тимирязева, «наука должна
сойти со своего старого пьедестала и заговорить языком народа, т. е.
популярно»29. Но правительство и духовенство, установив строгий контроль за
тематикой лекций, подвергали прогрессивных ученых травле и не разрешали им
выступать в народной аудитории. В 1903 г. выдающийся русский ученый И. M.
Сеченов, будучи тяжело больным, с радостью взялся за преподавание на
московских пречистенских рабочих курсах, но чтение лекций ему было
запрещено.
Рассматривая народные чтения и собеседования как средство политической
борьбы, духовное ведомство широко привлекало к ним церковников, особенно в
годы революции 1905-1907 гг. Духовенство усилило контроль над народными
чтениями. Корреспондент журнала «Русская школа» в заметке «Деятельность
духовной консистории в деле просвещения» писал в 1907 г.: «В с. Давыдовке
были открыты народные чтения. Местный священник узрел в чтениях крамолу и
пропаганду, донес по начальству, чтения прихлопнули». Сами же церковники
через народные чтения старались расширить свою деятельность по религиозной
пропаганде. В Харьковской губернии в 1904-1905 гг. было проведено 1357
чтений, из них на чисто церковную тематику — 437, т.е. 31%. Церковным
содержанием были насыщены также беседы по истории, география и литературе.
Чтение на тему «каменный век» было вообще запрещено, так как оно было
признано церковниками «вредным».
Как отмечал в смоем отчете синод, в 1905-1906 гг. чтения для народа
проводились на такие темы: государственная дума, русско-польские отношения,
беседы миссионерского характера, причем на чтениях, как сказано в отчете,
«обязательно давалась надлежащая оценка с христианской и патриотической
точки зрения».
В Москве организацией народных чтений и бесед ведал особый комитет, во главе
которого стоял серпуховский епископ Анастасий. Комитет разрабатывал тематику
бесед и чтений, рассылал программы и пособия для их проведения. О характере
этих чтений и бесед можно судить но их названиям: «Против тех, кто говорит,
что Христос был революционером», «О бедности и богатстве», «Можно ли
христианину быть социалистом», «Работа в свете материализма и христианства»,
«Пастырская задача в борьбе с социализмом», «О рабочих и труде» и т. п. На
эти темы церковный журнал «Кормчий» издавал большим тиражом соответствующие
брошюры. От церковников требовалось в противовес революционной пропаганде
читать эти брошюры па собраниях рабочих и крестьян.
В период массового рабочего движения центром контрреволюционной деятельности
духовенства были епархиальные дома, где систематически проводились чтения и
беседы, направленные против рабочих и партии большевиков.
Московский митрополит Владимир выступил в 1906 г. перед рабочей аудиторией в
Политехническом музее. Он осуждал рабочих за их желание дать детям
образование, так как оно, по его словам, отрывало от труда. Митрополит
призывал рабочих довольствоваться получаемой заработной платой, слушаться
начальства и не бастовать. «Рабочие должны быть довольны своим положением, —
убеждал он рабочих, — Если бы они хотели жить умеренно и экономно, не
слушали бы смутьянов». В другой беседе «О работе в свете материализма и
христианства» митрополит Владимир обвинил большевиков в том, что они «мутят»
рабочих, и выступил с активной защитой капиталистов, которые, по его мнению,
так же трудятся, как и рабочие. Свою беседу митрополит закончил словами:
«Люди, находящиеся под влиянием материалистического взгляда на работу,
делают свое дело с недовольством, с озлоблением, — они очень несчастны. Люди
же, трудящиеся под христианским воззрением на работу, делают свою работу с
радостью, с удовольствием: они в глубине души своей — счастливые люди».
Проповедь смирения и послушания вызвала среди рабочих резкие протесты.
Рабочие понимали, что митрополит выступал в защиту капиталистов.
3
После подавления революции 1905 года духовное ведомство в целях усиления
своего воздействия на народные массы прибегло к организации различных
обществ, действовавших на церковной основе. Среди этих центров религиозной и
монархической пропаганды первое место занимали общества трезвости,
насчитывавшие к 1909 г. свыше полумиллиона членов. Под предлогом борьбы с
народным пьянством общества трезвости старались организовать рабочих вокруг
церкви, оторвать их от классовой борьбы. Сообщая о деятельности основанного
им общества, священник московской епархии писал в московскую консисторию в
1915 г.: «Забастовочные годы оставили глубокий корень в нашем приходе, а
потому первой моей заботой была борьба с воцарившимся среди населения
неверием». Открытое им общество проводило чтения и беседы для народа, что
привело, как хвастался священник, «к нравственному возрождению прихода».
Общество трезвости, организованное в 1908 г. при Покровской мануфактуре
Московской губернии, также пыталось вести среди рабочих поповскую агитацию.
Но вербовка рабочих в этом обществе шла туго. Рабочие отказывались
записываться туда, видя в нем отделение союза русского народа с попом во
главе.
О деятельности общества трезвости в г. Орехово-Зуеве рассказывал
корреспондент ленинской «Искры». Общество было открыто при содействии
специально приехавшего из Петербурга священника А. Рождественского и при
участии фабричного начальства. Рабочих обязывали, писала «Искра», «посещать
молебен с акафистом Николаю угоднику» и платить «неизбежный сбор в пользу
дородных и богатых попов», «ходить на чтения, на которых рабочих угощают той
же демьяновой ухой, т.е. говорили о любви к ближнему и вреде пьянства»30.
Рост классового самосознания рабочих затруднял церковную пропаганду. Во
многих местах рабочие отказывались входить в реакционные поповские общества
и давали открытый отпор церковной агитации. Священник села Анискино
Богородского уезда Московской губернии докладывал московскому митрополиту о
положении общества, открытого в поселке при Городищенской мануфактуре.
Рабочие пригрозили расправиться с попом, если он не прекратит своих
выступлений против революции. Испуганный священник, по совету местного
жандармского полковника, просил митрополита Владимира о переводе его в
другой приход.
Активную контрреволюционную деятельность развивали также различные братства
— «братство святого воскресения», «братство животворящего креста господня» и
др. Они ставили своей задачей «борьбу с тлетворным духом времени», т.е.
борьбу с революционным движением, борьбу с атеизмом. Братства приглашали для
проведения чтений и бесед церковников-агитаторов, прошедших специальную
подготовку для борьбы с рабочим движением и теизмом. Они распространяли
также массовую литературу контрреволюционного содержания. Под видом
«распространения народного образования в духе православной церкви и русской
народности» (так сформулированы задачи братств в их уставах) эти братства
вели активную борьбу против революционного движения, против партии
пролетариата, против атеистического движения рабочего класса.
Официальный орган московских церковников — «Московские епархиальные
ведомости» — открыто призывал церковников не ограничиваться чтением и
беседами на религиозно-нравственные темы, а выступать против революции.
Политическая роль братств подчеркивалась на съездах духовенства. Так, на
съезде духовенства Московской губернии в 1906 г. рассматривались такие
вопросы: неверие и рационализм, враждебное отношение к православной церкви,
способ борьбы с социализмом. «Вождь» московских церковников,
протоиерей-черносотенец Воторгов, мобилизуя духовенство на активную борьбу с
социализмом, призывал использовать для этой цели прежде всего братства, как
«религиозные базы», о которые, по его словам, «должна разбиться волна
надвигающегося неверия и революции со стороны рабочего класса».
4
Правительство и духовное ведомство препятствовали распространению
литературы, которая давала бы народу знания. Они стремились к тому, чтобы
«неприметно воспитывать добрые правы читателей сообразно их положению».
Допускалась лишь так называемая нравоучительная литература, которая
воспитывала бы народ в духе холопской покорности, преданности самодержавию и
церкви, которая ослабляла бы революционный дух народа, его стремление
завоевать свои нрава. «Книги духовного содержания, — говорилось в циркуляре
министерства народного просвещения, — укрепят простолюдинов верой и
упованием на святой промысел к новым трудам и к благодушному перенесению
всякого рода лишений, в то время как светские книги ослабят их деятельность
и терпение». От нравоучительной литературы требовалось, чтобы она служила
«моральным наставником», предупреждала «всякое уклонение от коренных начал
истинного просвещения, заключающихся в вере»31.
Правилами от 21 апреля 1850 года об издании книг для народа предписывалось,
чтобы в книгах не было не только «никакого неблагоприятного, но даже
неосторожного прикосновения к вере и установлениям ее, правительству»32.
Писатель же должен проникнуться «живой верой в православную церковь», нужно,
чтобы он «носил в груди безусловную преданность престолу»33.
Самодержавие решительно противилось изданию дешевых книг для народа
нерелигиозного содержания. «Легкое приобретение неполных сведений о многих
предметах, — писало министерство, — распространяет поверхностные познания, а
следовательно, весьма вредоносно». В 60-х годах XIX в. революционные
демократы пытались организовать издание массовой дешевой литературы для
народа, но эти стремления встречали противодействие со стороны правительства
и духовного ведомства.
Характеризуя союз самодержавия и церкви в борьбе против просвещения народа,
Герцен писал: «Делают все так, чтобы куда человек ни обернулся, перед его
глазами был бы или палач земной, или палач небесный, — один с веревкой,
готовый все кончить, другой с огнем, готовый сжечь всю вечность34.
Драконовские правила об издании книг для народа неоднократно повторялись. В
1874 г. было предложено обратить на издания для парода «самое строгое
внимание, а равно подвергать самой строгой цензуре». Духовное ведомство
неослабно следило за изданием этой литературы, отмечая всякий раз пропуск
книг «без достаточной осторожности».
Для ограждения народа «от влияния злонамеренной пропаганды» духовное
ведомство развило собственную издательскую деятельность. Издававшаяся им
литература была рассчитана на растление народного сознания, на отвлечение
его от борьбы за классовые интересы, пропагандировала религиозные и
верноподданнические чувства. При издании такой литературы часто скрывалось
ее церковное происхождение. Например, издателю проповедей Исаакиевского
собора Богдановичу была ассигнована в 1881 г. крупная сумма для издания
газеты «Сельский вестник». Газета распространялась среди крестьян и ставила
своей целью «укрепление веры православной, здорового русского национального
самосознания, любви к отечеству и державному монарху».
Духовное ведомство поддерживало и поощряло издательские фирмы, которые
выпускали массовым тиражом литературу церковно-религиозного характера.
Издатели получали от этого большие прибыли. Только одним Сытиным за
1896-1899 гг. было издано 5775 тыс. экземпляров книг духовного содержания и
9951 тыс. лубочных картинок на религиозные темы. Кроме Сытина, лубочную
церковную литературу издавало еще 36 издательских фирм; за те же годы они
напечатали свыше 72 млн. экземпляров книг и картин, преимущественно
религиозного содержания. На лубочных картинках изображались события из
ветхо- и новозаветной истории, жития святых и разные «нравоучительные»
истории, пропагандировавшие покорность и смирение. Большое распространение
имели картины с изображением страшного суда, а также картины ада и мучений
грешников. Вечными загробными карами церковники запугивали крестьян, и
особенно тех, кто осмеливался отступить от православия. «Всякий, кто посмеет
низвергнуть основу религии, — писали церковники, — тот по своей смерти
тотчас же окажется в аду и будет вечно гореть, не получая ни капли воды,
чтобы охладить свой язык»35.
В результате такой политики в народные массы, особенно деревни, проникало
много книг духовного содержания, книг же научно-популярных, а также
художественной литературы было мало. При описании в 1889 г. 28728 книг и
брошюр, находившихся у крестьян четырех уездов б. Воронежской губернии,
14482 книги (50,6%) оказались книгами духовного содержания, 7644 (26,6%) на
светские темы и 3984 (13,8%) научно-популярных, главным образом по вопросам
сельского хозяйства36.
Составителям житийной литературы, распространявшейся среди крестьян,
предъявлялось требование, чтобы жития действовали на воображение, ум и
сердце. Многочисленные отзывы, однако, говорили о том, что эта литература не
пользовалась популярностью у народа. При опросе крестьяне говорили:
«Непонятность, примешься читать, толку никакого».
Среди описанной у крестьян церковной литературы было много рассчитанной на
устрашение: «Сказание об антихристе и конце мира», «Об исходе души и
страшном суде», «Смерть грешника люта», «О представлении света»,
«Размышления о смерти, суде и аде», «Слово об исходе души и втором
пришествии Христа» и т. п. Было также много книг, спекулировавших на
стремлении парода к знаниям, распространявших всякого рода суеверия:
сонники, оракулы, соломоны, сборники сочинений из средневековых магов и
астрологов и т. п.
В 1898 г. в 2113 дворах крестьян Московской губернии описано свыше 12 тыс.
книг, из них 53% «духовно-нравственных» и лишь 8% — научно-популярных. В
Полтавской губернии в 1903 г. в 667 деревнях описано 20 тыс. книг. Из них
42,8% оказалось «нравственно-религиозного содержания», а разной
художественной литературы, среди которой было немало религиозной — 27,7%.
Некрасов писал о литературе, издававшейся для народа:
Эх! эх! придет ли времячко,
Когда (приди, желанное!)
Дадут понять крестьянину,
Что розь портрет портретику.
Что книга книге розь?
Подбор книг для народа не удовлетворял широкие массы, особенно рабочих. Но
правительство запрещало издание книг научно-популярного характера, которые
давали бы народу подлинные знания. Еще во времена министра просвещения
Шишкова предлагалось бороться с изданием таких книг, так как в них, по
словам царских чиновников, находились «увертки и извороты ума», скрывавшие
«неверие и нечестивые мудрствования ко вреду религии, правительства и
гражданского общества». Гонения на научно-популярную литературу возросли с
60-х годов XIX в., когда правительство и духовное ведомство, обеспокоенное
ростом материалистических идей и революционного движения, считало одной из
его причин развитие грамотности среди народа.
В 1863 г. в журнале «Природа и землевладение» появились популярные статьи о
сновидениях, в которых сны объяснялись материалистически, «из законов физики
и физиологии». Журнал с этой статьей был уничтожен за проповедь
«материалистических воззрений, чем автор колеблет авторитет св. писания и
церкви».
Враждебное отношение церкви к научно-популярной литературе и распространению
среди народа знаний выразил орган Киевской духовной академии. В 1863 г. он
писал: «Неверующее естествознание... старается сделать известными повсюду
свои нетвердые результаты изданием разных популярных сочинений». Церковники
сетовали на то, что ученые стремятся «мысли материализма влить в плоть и в
кровь нового поколения».
Даже такая книга, как «Путешествие к центру Земли» Жюля Верна вызвала
недовольство со стороны духовенства. Ревнители православия писали об
увлекательном романе Жюля Верна, что он «способствует развитию в юношестве
антирелигиозных идей, уничтожает доверие к св. писанию и подрывает уважение
к законоучителю»37.
В 70-х годах XIX в. в России стал издаваться один из первых
научно-популярных журналов «Знание», который знакомил широкие круги
читателей с материалистическими идеями в области естествознания. За
«материалистические тенденции» журнал закрыли.
Цепких лап духовных инквизиторов не избежала популярная книга французского
ученого-астронома К. Фламмариона «Мир до создания человека». Она была
запрещена в 1886 г., так как в книге, по словам духовного цензора, прямо
отвергаются библейские сказания о чудесах, о творении человека, также
подробно доказывается происхождение человека от обезьяны38.
В 1891 г. была запрещена книга знаменитого ученого-бактериолога Роберта Коха
«Природа и человечество в свете учения о развитии», в которой он в
популярной форме знакомил читателей с результатами открытий в области
естественных наук. Автору поставили в вину, что он, излагая учение Дарвина,
пришел к выводу об абсурдности библейских представлений о сотворении мира и
человека. «Талант и эрудиция автора, — отмечал защитник православия, —
говорят против него, делают книгу более увлекательной, следовательно, более
опасной»39.
Талантливая книга Г. H. Гетчинсона «Автобиография Земли, общедоступный очерк
исторической геологии» поступила в духовную цензуру в 1893 г., где не смогли
не признать достоинства этой книги — ее научность, популярность и
увлекательную форму изложения. Но автор не согласовал своих взглядов с
церковным учением о сотворении мира, и книга была изъята, как подрывающая
основы религии40.
Запрещая книги и журналы, популяризировавшие научные знания, духовное
ведомство широко распространяло собственную церковную литературу, в которой
оно вело борьбу против научного мировоззрения. Церковный журнал
«Душеполезное чтение», издававшийся с 1859 г., имел даже специальный отдел
«духовно-поучительное изложение сведений из наук естественных». Редактором
журнала в течение 30 лет был известный мракобес, епископ костромской
Виссарион.
Такие же цели преследовал Журнал «Воскресный день», издававшийся с 1886 г.
Под предлогом развития в народе «духа православия, церковности и
христианского благочестия» он боролся против просвещения народа,
распространения научных знаний. Журнал «Радость христианина», возникший в
1893 г., провозгласил своим знаменем «борьбу с духом времени» и вел среди
читателей пропаганду антинаучных религиозных взглядов. С такой же программой
выступали церковные журналы: «Православный благовестник», «Божья нива»,
«Странник» и десятки других. Для детей церковники издавали журнал
«Зернышко».
Насаждением церковной литературы среди народа занимались еще многочисленные
общества: организованное в 1878 г. общество для распространения священного
писания, за короткий срок (1878-1900 гг.) распространившее свыше 2 млн.
экземпляров евангелий; московское общество любителей духовного просвещения,
которое с 1870 г. организовало специальный отдел по распространению
церковной литературы; издательство Почаевской лавры; петербургское общество
религиозно-нравственного просвещения, выпускавшее специальную литературу для
рабочих петербургских фабрик и заводов. В этом обществе непосредственное
участие принимали студенты Петербургской духовной академии, выступавшие
среди рабочих с беседами на религиозные темы.
В своих изданиях церковники писали, что прогрессивная литература разлагает
общество, семью, государство, что она распространяет «безбожие, кощунство и
даже богохульство», является «возбудительницей и главной виновницей
революции» 41.
Церковная литература не удовлетворяла рабочих, стремившихся к образованию.
«Знаете ли вы, — писал петербургский “Союз борьбы за освобождение рабочего
класса” в обращении к русскому обществу 10 июня 1896 г., — что в России нет
другой среды, которая была полна такой жажды знания? Света, знания, дайте
нам возможность учиться, дайте нам возможность читать, — слышатся
неотступные голоса рабочего люда»42.
Правительство и церковь, но мере роста классового самосознания рабочих и
революционной борьбы, усиливали реакционную политику по отношению к изданию
научно-популярной литературы. Выступая на совещании по делам печати в 1905
г., министр внутренних дел князь H. Шаховской, в чьем ведении находился
цензурный застенок, говорил, что книги научно-популярного характера «мало
дают работы уму, приучают к верхоглядству..., под видом знаний в книгах
преподносятся тенденциозные воззрения, развращающие душу». Но и этот
мракобес вынужден был признать, что среди рабочих имеют большой успех
популярные книги по политической экономии, истории, естественным наукам43.
Духовенство сетовало на то, что в народе уменьшилась привязанность к
религиозной книге, что научно-популярная книга подрывает «вековое народное
мировоззрение», воспитывает народ в духе неуважения к церкви и Самодержавию.
Один священник рассказывал, что к нему обратилась старушка с просьбой
повлиять на сына: «В церковь перестал ходить, на иконы не молится». Сын
говорил ей, что на фабрике в Москве читают хорошие книжки. «Там все
прописано, что и иконы, и церковь — все это лишнее»44.
5
Боясь просвещения народа, правительство организовало для народных библиотек
особую цензуру. В правилах о бесплатных народных библиотеках, утвержденных в
1890 г., сказано, что задача цензуры — «ограждать младенствующий народ от
направленной против него зловредной пропаганды антирелигиозной,
антинационалистической, противонравственной, противоправительственной»45.
Был создан также особый комитет по рассмотрению книг для народа, куда входил
представитель синода.
Над библиотеками тяготел знаменитый «каталог разрешенным книгам». Просмотр
книг для помещения в каталог производился крайне медленно, например, в
каталог 1903 г. были включены книги, напечатанные до 1880 г. Пополнение
библиотек, даже в пределах имевшихся скудных средств, очень задерживалось,
что наносило образованию народа огромный вред. В каталоге для бесплатных
библиотек, изданном с одобрения синода, значилось около 4 тыс. названий.
Кроме чисто церковных книг, в числе рекомендованных было много
«религиозно-нравственного содержания». В каталоге 1903 г. для общественных
библиотек из 7 тыс. названий более 1 тыс. приходилось па
«духовно-нравственную литературу», в историческом отделе было 750 названий,
а в отделе словесности — 2500, по преимуществу описаний монастырей, житий
святых, князей и т. п. Зато сочинения Салтыкова-Щедрина, Глеба Успенского,
Некрасова, Короленко, Чехова, Вересаева, Шевченко, Гаршина и многих других
писателей в народные библиотеки не допускались. Даже в Ярославской
общественной библиотеке, носившей имя Некрасова, не было сочинений
Некрасова46.
В каталоге числилось до 900 названий книг по естествознанию, но среди них
преобладали книги по сельскому хозяйству.
В результате существовавшей системы запрещений и стеснений в стране было
крайне мало библиотек. По переписи 1897 года зарегистрировано только 1785
библиотечных работников, в то же время в питейных заведениях насчитывалось
267 тыс. человек47.
Несмотря на проводившуюся правительством систему запрещений, рабочие жадно
тянулись к знаниям и были постоянными посетителями библиотек. В московской
библиотеке им. И. С. Тургенева, открытой в 1885 г., из 100 с лишним тысяч
посещений за 1886 г. рабочих было 10992, что составило 10,9% к общему числу.
В шести бесплатных петербургских читальнях в 1897 г. зарегистрировано 21512
взрослых посетителей, из них рабочих — 14019 человек, т.е. 66,2%. В томской
народной библиотеке из 756 читателей в 1887 г. рабочих было 273 человека,
т.е. 36%48. Рабочих не удовлетворяла литература религиозно-нравственного
содержания. Они требовали книг по истории, естествознанию, художественную
литературу. В 1886 г. в московской библиотеке им. И. С. Тургенева
«духовно-нравственной литературы было только 11,5% из числа книг, полученных
читателями - рабочими; книг по истории и географии — 9,3%, художественной
литературы — 59,3%, по естествознанию — 6%».
Духовенство ставило себе в заслугу, что оно открыло библиотеки при
церковноприходских школах. Действительно, по статистическим данным синода, в
1898 г. при церковных школах числилось 20856 библиотек с числом книг 1896
тыс. экземпляров, т.е. по 91 книге па библиотеку, а в 1907 г. — 30649
библиотек с 6147 тыс. экземпляров книг, т.е. по 200 книг на библиотеку49.
Однако многие из этих библиотек числились только па бумаге. Церковными
библиотеками население пользовалось мало и неохотно, так как подбор книг был
крайне тенденциозный, имелись преимущественно книги церковного и
религиозно-нравственного содержания. Церковные библиотеки комплектовались
синодом, издававшим для них специальные библиотечки из книг церковного
характера. За 1896-1907 гг. синод разослал церковным школам 18,5 тыс. таких
библиотек на 1154 тыс. руб.50 В библиотеках, распространявшихся земствами,
также преобладали книги религиозного содержания.
Много библиотек числилось по отчетам Общества попечительства о народной
трезвости. В 1904 г. у общества насчитывалось 1711 читален и 352 библиотеки,
в которых было 127 тыс. книг, т.е. на каждую библиотеку приходилось в
среднем по 60 книг. По словам обозревателя, это был разный «хлам». Такие
читальни и библиотеки не пользовались популярностью у народа каждую из них
посещали в среднем не более 2 человек в день.
О тенденциозном подборе книг в народных библиотеках, преследовавших цель
религиозного воспитания рабочих, рассказывает корреспондент «Искры» из
Богородска Московской губернии. Жалуясь на отсутствие книг в библиотеке, он
писал: «Один из рабочих как-то попросил Дарвина, но на его вопрос только
разинули рот. Преимущественно дают книжки, которые старательно отупляют
мысли рабочего»51.
В журнале «Русское богатство» в статье «Русский Манчестер» буржуазный
журналист клеветал на иваново-вознесенских рабочих, говоря, что они мало
читают и равнодушны к знаниям. В статье «В защиту иваново-вознесенских
рабочих» ленинская «Искра» писала, почему рабочие иваново-вознесенской
мануфактуры не хотят брать книги в фабричной библиотеке. «Главная причина,
почему рабочие плохо идут в библиотеки, заключается отчасти в плохом подборе
книг, отчасти в ужасной бедности книгами последних. Религиозно-нравственных
книг 20%, а берут только 10%, тогда как по словесности книг 60%, а берут
66%... А жандармский ротмистр на чинимом им допросе сурово спрашивает
рабочего: почему он взял именно такую книгу, а не религиозную, к. н.
житие?... На фабрике Морозова кормят самой отборной умственной гадостью, и
потому рабочим незачем ходить в библиотеку... Что можно получить
порядочного..., кроме лубочных изданий и поповских наставлений и
одурачиваний?... Читать религиозно-нравственные книги может тот, кто желает
поглупеть, мы же искренно этого не желаем»52.
6
Духовное ведомство нетерпимо относилось и к художественной литературе,
чтение ее считалось «греховным делом». Московский митрополит Филарет называл
художественную литературу «повестями страстей» и говорил о ней: «Не касайся
огня — обожжешься, не касайся смолы — очернишься»53. Духовное ведомство
преследовало всякую новую мысль, живое слово, во всем видело угрозу
церковной идеологии и православной церкви.
При издании в 1853 г. полного собрания сочинений H. В. Гоголя духовное
ведомство потребовало исключения ряда мест, «оскорбительных для религии».
«Всякое упоминание о боге, о святом, о небесном и т. п. останавливало
цензора, — писал один современник, — так как цензура знала придирчивость и
непримиримость к этим вопросам духовного ведомства». Попытки издать
сочинения Гоголя без искажений были тщетны, духовная цензура, по словам того
же современника, «.придавала вид преступности тому, в чем нет и не было
преступного»54.
Не избежала придирок духовного ведомства и поэма Гоголя «Мертвые души». В
ней усмотрели выступление против бессмертия души, так как, по словам
бдительных цензоров, «мертвой души быть не может». Поэма Гоголя после
длительных проволочек все же была издана благодаря заступничеству
влиятельных лиц, сумевших убедить духовное ведомство, что в поэме нет ничего
против православной церкви и ее учения55.
Писатель M. Загоскин, камергер и директор московских театров и Оружейной
палаты, пользовался расположением Николая, однако и его притесняло
духовенство. При издании повести «Аскольдова могила» синод потребовал от
автора значительных переделок. Выполняя требование синода, Загоскин писал:
«По требованию цензуры я исправил повесть. Всеслав не принимает уже за
пресвятую дочь Алексея Надежду и даже в разговоре с ней и слова сего не
употребляет. Притчу о блудном сыне, которую дозволено было мне пересказать
не иначе, как она рассказана в св. писании, я исключил совсем из моей
повести. В эпилоге 3 части я вывожу великого князя Владимира христианином...
Представляю его не жестоким и развратным, но образцом кротости и всех
добродетелей христианских».
Переделка Загоскиным повести не удовлетворила, однако, московского
митрополита Филарета, бывшего по поручению синода главным цензором повести.
Филарет нашел в произведении «смешение» церковных и светских предметов, от
которого, по его словам, мог произойти «соблазн». Автору вновь пришлось
перерабатывать свою повесть, и она увидела свет лишь много лет спустя после
написания, да и то в искаженном виде56.
Такая же судьба постигла и другие произведения Загоскина. Жалуясь на
«благочестивую цензуру», он писал: «В нескольких местах вымарано стихов по
десяти сряду, а за что? Хоть убейте, — не понимаю... я не имею права
обвинить публично, что мою комедию изуродовали»57.
Была запрещена также переведенная В. Жуковским баллада «Замок Смольгольм»
Вальтера Скотта «за отсутствие в ней, — по словам духовного цензора, —
всякой нравственности и оскорбление монашества». Оскорбительным для церкви
было признано и первоначальное название баллады «Иванов вечер», так как в
этот день, по разъяснению цензора, бывает пост, а в балладе говорится «о
соблазнительных делах перед праздником». Жуковский назвал отзыв церковников
на свою балладу «грозно-несправедливым», но ему пришлось подчиниться —
внести в балладу ряд изменений и дать ей другое название, только после этого
произведение напечатали58.
В 50-х годах XIX в. известный издатель Смирдин пытался издать сочинения
Антиоха Кантемира, но духовное ведомство нашло в них «сарказм на
духовенство, монашество и высший иерархический сан», и сочинения Кантемира
были запрещены59.
В 1886 г. внимание духовного ведомства привлек рассказ В. Гаршина «Сказание
о гордом Аггее», который, по отзыву духовных цензоров, «наносил ущерб
значению царской власти и церковной иерархии». По требованию синода
запретили и рассказ Гаршина60.
За литературной деятельностью следил сам Победоносцев. По его указанию
сочинения гениального писателя Л. H. Толстого подвергались арестам и
запрещались. В работе Толстого «В чем моя вера» духовное ведомство нашло
«мысли, явно противные учению и духу христианства», и она была запрещена. По
требованию Победоносцева такая же участь постигла книгу Л. H. Толстого «О
жизни». В 1901 г. за «неуважительные отзывы о православной церкви и
превратные суждения о христианстве и основных государственных законах» был
запрещен роман Л. H. Толстого «Воскресение»61.
Духовное ведомство преследовало и другого великого русского писателя — M.
Горького. Оно обвиняло Горького в том, что его идеи «имеют гибельное
значение для народа», что он хочет «возродить своих героев, помимо Христа,
помимо евангелия», что у него в центре человеческого существования — тело, а
не дух, что его сочинения вредны для церкви и духовенства. Церковники во
главе с известным черносотенцем протоиереем Восторговым настаивали на
изъятии и уничтожении «Исповеди» Горького, как «подрывающей религиозные
устои общества»62.
7
Духовное ведомство враждебно относилось и к иностранной художественной
литературе, видя в ней источник распространения идей, опасных для
самодержавия, религии и православной церкви. Представители духовенства
входили в состав цензуры иностранной и следили за тем, что проникало в
Россию из - за границы, особенно из Франции, что переводилось на русский
язык.
В одном из номеров сатирического журнала «Искра» была помещена карикатура на
русских переводчиков Генриха Гейне. Великий немецкий поэт был изображен с
костылем вместо ноги. Самодержавие и церковь считали Гейне опасным писателем
за его революционный патриотизм, ненависть к немецкой реакции, насмешки над
христианством и религией.
Произведения Г. Гейне получали самые отрицательные отзывы. «Книга песен»
была найдена «безбожной», в ней обнаружили «предосудительные места»,
«подрывающие благочестие и чувство повиновения»; в «Романцеро» и «Новых
стихотворениях» цензоры усмотрели «самое дерзкое богохульство и
революционные мысли», а в книге «Боги в изгнании» — «весьма тонкую иронию на
христианство». Все эти произведения были запрещены.
При издании произведений Гейне на русском языке исключались целые главы,
чтобы сгладить противоцерковную направленность произведений поэта. Даже в
последнем дореволюционном издании полного собрания сочинений Гейне, вышедшем
в 1904 г., цензоры сняли главу «О государственной религии», а также места,
направленные против церкви и религии63. Только в советском издании
произведения великого немецкого писателя впервые были опубликованы
полностью, без искажений.
«Крайне вредными» признали и произведения выдающегося французского писателя
Гюстава Флобера: «Искушение пустынника» и «Сказ о Юлиане милостивом»,
вышедшие в русском издании в 1879-1892 гг. По решению комитета министров
произведения Флобера за «глумление над христианством и христианской
церковью» были сожжены.
Такая же судьба постигла произведения одного из крупнейших писателей Франции
Анатоля Франса. В своих произведениях А. Франс разоблачал французскую
аристократию и военщину, христианскую церковь. Писатель, приветствуя
революцию 1905 года в России, критиковал русское самодержавие за преступный
расстрел демонстрации 9 января 1905 года.
Книга А. Франса «Харчевня королевы Гусиные лапки», запрещенная в 1893 г., в
1906 г. вновь была запрещена. Автора обвинили в том, что он «подвергает
сомнениям святость реликвий». Другое произведение А. Франса «На белом камне»
было уничтожено в 1913 г. за «кощунственные и богохульные мысли», а против
издателя — возбуждено судебное дело за «богохульство» и за «поношение
обрядов христианской церкви».
По приговору московского окружного суда в 1908 г. уничтожили одно из лучших
произведений А. Франса «Остров пингвинов». «Через все произведение, — писал
цензор, — красной нитью проходит почти кощунственное глумление над
христианством и специально над таинством крещения и причастия и над
поклонением св. мощам». За «кощунство» и «богохульство» в 1914 г. уничтожили
роман А. Франса «Восстание ангелов»64.
В России подвергались гонениям и произведения выдающегося французского
писателя Эмиля Золя. В 1894 г. были запрещены его романы «Лурд» и «Париж» за
«подрыв веры в чудеса». Роман Золя «Истина» вызвал особенное недовольство
духовного ведомства. «Тенденции этого романа, — писал его представитель, —
хотя и направлены против католической церкви — религии, духовенства и его
значения в школьном образовании народа, — могут оказать существенно вредное
влияние в России, ввиду наблюдаемого... и у нас антагонизма между светской и
церковной школой»65. Роман «Истина» разделил судьбу других произведений Э.
Золя.
Также преследовались произведения выдающегося французского
писателя-революционера Анри Барбюса, в книгах которого духовное ведомство
находило идеи, подрывавшие учение церкви о зависимости судьбы человека от
божественной силы.
За период с 1871 по 1899 г. иностранной цензурой было запрещено свыше 10
тыс. книг иностранных авторов, в частности потому, что в них усматривались
проповедь атеизма, отрицание «божественности» Христа, «разрушение основ
христианской религии».
Каталог запрещенных книг с 1871 по 1897 г. насчитывал 1147 страниц убористой
печати.
Далеко не все книги, прошедшие «очистительный огонь» иностранной цензуры,
появлялись в библиотеках. Существовали, как мы видели, особые правила, не
допускавшие в библиотеки многие произведения иностранных писателей по тем же
мотивам — за подрыв ими «нравственности» и религии.
8
Православная церковь не признавала за театром воспитательного значения и
считала зрелищные мероприятия с «канонической и нравственной» стороны
ненужными и вредными. При этом духовное ведомство ссылалось на «отцов
церкви». Иоанн Златоуст называл театр «храмом злых духов» и угрожал
христианам, посещавшим зрелища, отлучением от церкви. Таких же взглядов
придерживалось духовенство и в XIX в. Церковники в своих выступлениях
доказывали, что театр оказывает вредное, даже растлевающее влияние на народ.
«Литература, зрелища, вино губительно действуют на общество», — говорил
московский митрополит Филарет. Он считал, что театральные зрелища отвлекают
народ от посещения церкви, от слушания церковных проповедей. «Правительство
православное будет ли свободно от ответственности за сие перед богом, —
писал Филарет, настаивая на запрещении или хотя бы ограничении театральных
зрелищ, — не лучше ли предупредить возникающее зло»66.
Епископ Феофан говорил, что «опиум и театр одно и то же», что «театр — вещь
вовсе не христианская» и что театральные зрелища отвлекают народ от церкви,
могут вызвать недовольство своим положением. «Для простого народа, — писал
он, — вовсе не следует желать развития утонченных чувств, так как развитие
этих сторон деятельности усилило бы недовольство простой и бедной
действительностью, содействовало его нравственному развращению... Народу
нужен не театр, а храм божий»67.
Отрицательное отношение церкви к театральным зрелищам нашло выражение в
брошюре «По вопросу об устройстве для народа театров» епископа дмитровского
Александра, вышедшей в 1889 г.: «Зрелища и различные увеселения не ведут к
доброму, не только не полезны, но прямо вредны..., — писал он, — вреда от
зрелищ много, а пользы никакой»68. Костромской епископ Виссарион считал, что
театральные зрелища «охлаждают души к делам благочестия и богомыслия»,
отвлекают мысли людей от бога и церкви.
Не имея возможности запретить театральные представления, духовное ведомство
пыталось их ограничить. Так, оно не допускало спектаклей накануне праздников
и воскресных дней, видя в их устройстве «поругание святости праздничных
дней», «кощунство». Архиепископ херсонский Иннокентий в слове, сказанном в
праздник троицы, осуждал тех, кто в этот день шел на концерты. «Что мы
сделали! — восклицал он. — Пренебрегли церковь, обесчестили праздник,
посрамили веру, унизили имя св. троицы. И ради чего? Чтобы услышать
необыкновенного певца? Может ли быть извинение ничтожнее?»69.
Еще решительнее выступал против театральных зрелищ переяславский епископ
Иннокентий. Он грозил отлучением от церкви тем, кто в дни, указанные
церковью, посетит театр или другое зрелищное представление. «Всякий, кто
дерзнет... в дни... четыредесятницы, — писал он в 1904 г. в своем послании,
— посещать театр и другие публичные увеселительные дома, будет подлежать
отлучению от св. причастия, и если кто из таковых, несмотря на мое
отлучение, осмелится приступить к принятию св. таинств, — подлежит
проклятию»70.
Но ни проклятия церковников, ни отлучение от церкви не могли отвратить
народные массы от стремления к культуре. На помощь духовному ведомству в его
реакционной политике пришло правительство. В устав о предупреждении и
пресечении преступлений были включены статьи (§ 145-146 по изд. 1890 г.),
запрещавшие зрелища накануне воскресных и праздничных дней, на рождество
(23, 24, 25 декабря), в течение всего великого поста и в неделю пасхи. По
субботам разрешались только духовные концерты. Эти ограничения, конечно,
трудно было соблюдать со всей строгостью, что вызывало недовольство
духовенства. Духовное ведомство требовало усиления цензурных строгостей к
драматическим произведениям, в предпраздничные дни не только не дозволять
спектаклей, но даже репетиций.
Духовное ведомство тщательно следило за тем, чтобы в произведениях для
театра не было ничего, что могло бы поколебать авторитет религии и церкви,
незыблемость их положений. Духовная цензура не допускала в драматических
произведениях критики не только православной религии, но и католической,
протестантской и даже языческой. Она считала, что насмешка над язычеством
может привести к критике православия. Так, в 1859 г. была запрещена пьеса
«Греческие бредни или Ифигения в Тавриде наизнанку», так как в этой пьесе
была усмотрена «насмешка над религиозными убеждениями греков», а в 1877 г. —
пьеса Грекова «Монастырь св. Магдалины» и драма Шелкова «Тайны кармелитского
монастыря», в которых показывались, по словам цензора, «возмутительные
злоупотребления духовной власти и нравственное извращение монастырской
жизни». Было признано неудобным изображение в пьесах недостатков и пороков
католического духовенства.
В эти же годы не разрешили постановку трагедии А. Миллера «Проклятие
Галилея», в которой доказывалась «несостоятельность папизма и католицизма и
их вредное влияние на просвещение». Духовное ведомство сочло неудобным
говорить об этом, так как сознавало, что такое же обвинение могло быть
предъявлено и к православной церкви.
На сцене не допускалось изображение церкви, церковных обрядов,
представителей духовенства, не разрешалась критика религиозных взглядов,
отдельных выражений, так как это могло, по мнению духовной цензуры,
«оскорбить религиозное чувство», т.е. вызвать насмешливое отношение к церкви
и особенно к ее служителям. Из этих соображений в «Ревизоре» Гоголя были
вычеркнуты такие слова городничего: «выносите, святые угодники: боже мой,
мать ты моя, пресвятая! Преподобный Антоний!»; «вот как бог свят и
перекрещусь... Нет, как я, старый дурак... попа на исповеди надул, рассказал
совсем другое» и т. п.71
В 70-х годах XIX в. либретто оперы А. Рубинштейна «Демон» было найдено
несовместимым с учением православной церкви, так как в нем борьба демона
против ангела-хранителя княжны Тамары заканчивалась гибелью княжны, т.е.
торжеством демона. По требованию духовной цензуры, либретто оперы было
переделано. Ангела-хранителя заменил «гений добра», а монахов — отшельники.
С такими изменениями опера долго шла на сцене театров.
Постановка драмы Л. Толстого «И свет во тьме светит» была запрещена в 1910
г. за критику в ней православной церкви.
Выступая против светских воскресных школ и народных чтений, запрещая лучшие
произведения мировой и русской культуры, насаждая вместо них свои воскресные
школы и чтения, лубочные издания, церковь действовала как верная служанка
самодержавия, как душительница всего светлого, передового и революционного,
как злейший враг подлинных знаний, к которым вопреки всем ухищрениям
духовной цензуры жадно тянулись народные массы.
--------------------------------------------------------------------------------
E. И. Водовозова. На заре жизни и другие воспоминания, т. II. M., 1934, стр.
107 - 108.
H. Паялин. Воскресные школы Невской заставы. «Школа взрослых», № 9, 1938,
стр. 52.
«Сборник постановлений и распоряжений по министерству народного
просвещения», т. 3. СПб., 1865, стр. 425.
Там же, стр. 552.
«Политические процессы 60-х годов XIX в.». Под ред. M. Лемке, т. 1. M.,
1923, стр. 164.
Там же, стр. 165.
«Северная пчела», № 147, июнь 1862 г.
«Отчет по делам следственной комиссии 1862 - 1871 гг.» «Голос минувшего», №
4, 1915, стр. 196. 198.
«Рабочее движение в России в XIX веке. Сборник документов», т. II. ч. 1. M.,
1950, стр. 586 - 587.
«Сын отечества», т. 138, 1862.
А. Шевылев. Церковь и зрелища. M., 1892, стр. 54.
«Рабочее движение в России в XIX веке. Сборник документов», т. II, ч. 1. M.,
1950, стр. 424.
Я. Пичкуренко. Роль воскресных школ и вечерних курсов для рабочих в
освободительном движении. M., 1953, стр. 232, диссертация.
«Листовки петербургского "Союза борьбы за освобождение рабочего класса",
1895 - 1897 гг.». Л., 1934, стр. 123.
H. К. Крупская. Из далеких времен. M., 1930, стр. 17.
В. И. Ленин. Сочинения, т. 2, стр. 75.
Там же, стр. 74.
Там же, стр. 76.
Л. Менщиков. Охрана и революция, ч. II. M., 1925, стр. 65 - 67.
«Искра», № 12, 6 декабря 1901 г.
«Исторический очерк развития церковноприходских школ за 25 лет». СПб., 1909.
«Русская школа», кн. 8, 1904, стр. 66.
«Листовки петербургских большевиков», т. 1. Л., 1939.
«Исторический очерк развития церковноприходских школ за 25 лет», стр. 413.
А. Италинский. Из жизни церковноприходских школ. СПб... 1906, стр. 35-37.
И. Петров. Вопросы народного образования в Московской губернии. M., 1897,
вып. III, стр. 21.
«Искра», № 16, 1 февраля 1902 г.
«Искра», № 15, 15 января 1902 г.
«История Московского университета». M., 1955, стр. 348, 480.
«Искра», № 1, 20 ноября, 1900 г.
«Православный собеседник», № 6, 1858, стр. 199 - 200.
«Сборник постановлений и распоряжений по делам печати». СПб., 1878, стр.
264.
«Русская старина», кн. 8, 1903, стр. 426; кн. 3, 1901, стр. 585.
А. И. Герцен. Собрание сочинений, т. 14, стр. 481. См. также: «Протоколы
особого совещания для составления нового устава о печати». СПб., 1913,
протокол № 3 от 8 марта 1905 г., стр. 13.
«Православный собеседник», кн. 2, 1855, стр. 86.
И. Воронов. Материалы по народному образованию в Воронежской губернии.
Воронеж, 1889, стр. 70, 75.
«Голос минувшего», № 12, 1916., стр. 152.
«Архивное дело», № 1(45), 1938, стр. 90.
Там же, стр. 90.
«Литературное наследство», № 22 - 24, 1935, стр. 627.
«Церковные ведомости», № 43, 25 октября 1906.
«Листовки петербургского "Союза борьбы за освобождение рабочего класса",
1895 - 1607 гг.». Л., 1934, стр. 66.
«Протоколы особого совещания для составления нового устава о печати», стр.
3.
«Вера и церковь», № 9, 1903, стр. 646.
А. И. Георгиевский. К истории ученого комитета министерства народного
просвещения. СПб., 1902, стр. 156.
Там же, стр. 158 - 160.
«Русская школа», кн. 5, 1907, стр. 90.
А. И. Георгиевский. Указ. соч., стр. 146 - 156, 173.
«Исторический очерк развития церковноприходских школ за 25 лет». СПб., 1909,
стр. 482.
Там же, стр. 482.
«Искра», № 9, октябрь, 1901 г.
Там же.
«Миссионерское обозрение», № 6, 1903.
«Русская старина», кн. 2, 1904, стр. 436.
«Русское обозрение», т. 46, стр. 721.
А. Котович. Духовная цензура в России. СПб., 1909. стр. 559.
«Под знаменем науки. Сборник в честь H. И. Стороженко». M., 1902, стр. 434.
А. Пятковский. Из истории нашего литературного и общественного развития.
СПб., 1876, стр. 292-297.
«Русская старина», кн. 10, 1903, стр. 178.
«Красный архив», № 2 (87), 1938, стр. 175.
«Литературное наследство», т. 22-24, 1935, стр. 508; «Архивное дело», № 1
(45), 1938, стр. 116.
«Вера и церковь», кн. 1, 1903, стр. 147 - 151; «Литературное наследство», т.
22 - 24, 1935, стр. 637.
«Литературное наследство», т. 22 - 24, 1935, стр. 635 - 673.
«Красный архив», № 6 (67), 1934, стр. 150 - 151, 158 - 159, 164.
«Литературное наследство», т. 22 - 24, 1935, стр. 627; т. 33 - 34, 1939,
стр. 583 - 584.
«Государственное учение московского митрополита Филарета». Изд. 3. M., 1888,
стр. 163 - 164
«Вера и церковь», кн. 6, 1900, стр. 783.
Л. Шевылев. Церковь и зрелища. M., 1892, стр. 38.
Там же, стр. 55.
«Русская мысль», кн. 10, 1904, стр. 237.
H. В. Дризен. Драматическая цензура. M., 1913, стр. 99, 224, 237.
|
