Атеизм

К оглавлению

IV.
ПИСАНИЯ ПЕТРА И "ПАСТЫРЬ" ГЕРМЫ

Евангелие Петра

Среди христианских книг, не признанных церковью, особое место занимают
писания, связанные с именем апостола Петра: отрывок из евангелия, названного
его именем, и Апокалипсис Петра. Оба эти сочинения, очень разные по
содержанию и стилю, отражают важные изменения, происходившие в христианстве
с начала II в.
Согласно Новому завету, Петр был первым учеником Иисуса. Почитание его
играло и играет большую роль в христианской церкви, особенно католической.
По христианской легенде, именно Петр был основателем римской религиозной
общины, соответственно папа римский считается преемником Петра. В Евангелии
от Матфея имеется фраза, которая возвеличивает Петра и на которой основывают
свои притязания папы римские: "Ты - Петр (греч. "камень" - И. С.), и на сем
камне я создам церковь мою, и врата ада не одолеют ее; и дам тебе ключи
царства небесного; и что свяжешь на земле, то будет связано на небесах, и
что разрешишь на земле, то будет разрешено на небесах" (16:18-19). Вероятно,
эта фраза - сравнительно поздняя редакторская вставка. Ее нет в других
канонических евангелиях, ее не упоминают писатели Ив. Появилась она, скорее
всего, тогда, когда римские епископы боролись за создание единой церковной
организации под своим началом. Но Петр почитался не только римской общиной.
И в Деяниях апостолов, и в посланиях Павла он выступает как один из
руководителей палестинской общины, сторонник иудео-христианства, призванный
проповедовать новое учение именно среди иудеев. Поэтому иудео-христианские
группы также считали Петра своим апостолом. Трудно представить себе, чтобы
под именем этого столь почитаемого апостола не появились "священные" книги
первых христиан. В Новый завет включены два небольших послания, написанные
от его имени. Но среди апокрифической литературы существовало Евангелие
Петра, которое знал Юстин, и Апокалипсис Петра, который упомянут в "Каноне
Муратори". Почему же эти произведения были отвергнуты церковью? О чем они
повествовали?
Как уже говорилось, в Ахмиме (Египет) в могиле средневекового монаха
были найдены отрывок из этого евангелия и Апокалипсис Петра. Произведения
были написаны по-гречески. В отрывке из евангелия автор называет себя "я,
Петр". Евангелие Петра вызвало большие споры и в среде теологов, и в среде
ученых. Богословы старались доказать позднее происхождение и "подложность"
Евангелия Петра; ученые-историки стремились ответить на вопросы, где, когда
и какими христианскими группами создано это евангелие. Полного единодушия в
решении этих вопросов до сих пор нет, - может быть, отчасти потому, что
Евангелие Петра впитало в себя взгляды разных групп и характеризует
своеобразный переходный период в истории первоначального христианства, когда
шло нарастание чудесного в рассказах об Иисусе, когда разгорелись споры о
виновности иудеев в его распятии, когда вера в близкое царство божие на
земле сменялась верой в индивидуальное загробное воздаяние.
Отрывок, найденный в Ахмиме, начинается с описания суда над Иисусом. Во
главе судей оказывается Ирод Антипа, римский ставленник, правитель Галилеи
(по его распоряжению еще раньше был казнен Иоанн Креститель). Понтий Пилат -
прокуратор Иудеи - умывает руки, он не хочет участвовать в этом судилище.
Смертный приговор выносит Иисусу именно Ирод: "Ирод, царь, повелевает взять
господа, сказав им (судьям), что я повелел сделать вам с ним, делайте".
Иисуса схватили, по дороге к месту казни над ним всячески издевались: "Одели
его в порфиру и посадили его на судейское кресло, говоря - суди правильно,
царь израильский". Подробно описывает автор этого евангелия казнь,
погребение и воскресение Иисуса. Его распяли меж двумя злодеями. Один из
злодеев пожалел его и сказал палачам, что они, разбойники, несут наказание
за свои злодеяния, но этот человек ни в чем не виновен. Тогда стражники
решили не перебивать, как обычно, разбойнику ноги, чтобы продлить его
мучения. "И тем свершили участь свою" (т. е. довершили свою вину).
Иисус во время всех мучений не сказал ни слова. Только перед самой
смертью он воскликнул: "Сила моя, сила, зачем покинула меня!" И тут же
"отошел" (т. е. умер). Уже здесь видно не только фактическое, но и
принципиальное расхождение с Новым заветом! По каноническим евангелиям,
Иисус страдал и кричал на кресте. Один раз он вскрикнул: "Боже мой, боже
мой, для чего ты оставил меня!", а второй раз просто "возопил" (Матфей,
27:46-50; Марк, 15:3437).
Существенные расхождения с новозаветной версией содержатся и в
последней части Евангелия Петра. После смерти Иисуса иудеи стали
раскаиваться в содеянном. "Книжники, фарисеи и старейшины, собравшись,
услышали друг от друга, что весь народ ропщет и бьет себя в грудь, говоря
так: "Если из-за смерти его были такие великие знамения, то вы видите,
насколько он праведен". Они очень испугались и пришли к Пилату, прося его:
"Дай нам воинов, чтобы они охраняли гроб его три дня, чтобы ученики его,
придя, не украли бы его и чтобы народ не поверил, что он воскрес из мертвых
и не сделал бы нам зла..." Пилат посылает стражников; а вместе с ними
охранять гроб отправляются иудейские старейшины. И тут на виду у всех
происходит воскресение: разверзаются небеса, два мужа сходят с неба, камень,
прикрывающий вход, откатывается сам собой, и они входят в гробницу. Затем
они выходят оттуда, ведя с собой третьего, причем "голова ведомого ими
простиралась выше неба", а за ними... сам по себе двигался крест. Картина
совсем уж фантастическая! Стража и старейшины в ужасе прибежали к Пилату,
"будучи в великом смущении и говоря: "Воистину сын был божий". Пилат
отвечает: "Я не повинен в этой крови, вы сами этого хотели". Тогда пришедшие
"стали умолять его, чтобы он приказал центуриону и воинам никому не говорить
о том, что они видели. Ибо, говорили они, мы предпочитаем быть виновными в
величайшем грехе перед богом, но не попасть в руки иудейского народа и не
быть побитыми камнями". Пилат выполнил их просьбу и повелел центуриону и
воинам не говорить ничего. Дальше рассказывается, как Мария Магдалина с
женщинами тайком, опасаясь гнева иудеев, пришли к гробнице, как они увидели
открытый гроб и сидящего там юношу, который и возвестил им о воскресении
Иисуса. Отрывок обрывается на полуслове.
По своему типу Евангелие Петра близко к каноническим; в нем
использована та же традиция, во всяком случае частично, что и в евангелиях
Нового завета: и тут и там рассказывается о глумлении над Иисусом перед
казнью, содержится обращение к нему как к царю иудейскому. И в Евангелии от
Матфея иудейские старейшины просят Пилата: "Итак прикажи охранять гроб до
третьего дня, чтобы ученики его, придя ночью, не украли его и не сказали
народу: воскрес из мертвых; и будет последний обман хуже первого" (27:64).
Но в каноническом тексте отсутствуют слова, выражающие страх перед народом.
В Евангелии от Луки (23:7) и в Деяниях апостолов (4:27) также упоминается в
числе судей Ирод Антипа. В одном древнем переводе на латинский язык
Евангелия от Луки приведен рассказ об отчаянии и раскаянии народа после
смерти Иисуса. По-видимому, этот рассказ был в каком-то раннем списке
Евангелия от Луки, так как Татиан, ученик Юстина, знал его и привел в своем
сочинении "Диатессарон" (свод четырех новозаветных евангелий). Эта деталь
связывает Евангелие Петра и с иудео-христианскими писаниями: в евангелиях
иудео-христиан рассказывалось, что множество иудеев, присутствовавших при
казни, уверовали в Христа.
Особенность трактовки образа Христа в Евангелии Петра заключается в
том, что, согласно этому евангелию, Христос не испытывал страданий.
Некоторые ученые на этом основании считали данное евангелие созданием группы
христиан-докетов (название происходит от греческого глагола "докео" -
казаться), которые считали телесное существование Христа нереальным,
"кажущимся". Естественно, что призрак не мог испытывать страданий. Однако мы
знаем, что были и такие группы христиан, которые отделяли пророка Иисуса от
святого духа, вошедшего в него. Судя по рассказам Иринея, так мыслили и
эбиониты: во время распятия святой дух покинул Иисуса. Поэтому становится
понятным крик Иисуса, переданный в Евангелии Петра: "Сила моя, сила, зачем
покинула меня!" Иисус не страдал, пока в нем пребывала некая высшая сила,
когда же она покинула его, Иисус-человек тут же умер.
Совсем иначе, чем в Новом завете, описано в Евангелии Петра
воскресение; свидетелями его выступают все, сторожившие гроб (враги
Иисуса!). Создается впечатление, что автор хочет во что бы то ни стало с
помощью фантастических деталей усилить впечатление чуда, доказать, что Иисус
действительно божество. Вероятно, ко времени создания евангелия уже
достаточно широко распространилась антихристианская иудейская версия, что
ученики на самом деле украли тело Иисуса, а потом объявили о его
воскресении. В Евангелии Петра свидетелями становятся именно те люди,
которые распустили слухи о похищении тела, - иудейские жрецы и старейшины.
Трудно сказать, какой смысл имело в этом евангелии самостоятельное
шествие креста. Возможно, автор не просто отделяет святой дух от Иисуса, а
различает образ Иисуса-тела и образ Христа - божественной сущности: Иисус
как бы воскресает отдельно от Христа. Такое представление было свойственно
некоторым учениям гностического толка. Но возможно, это была пока всего лишь
дополнительная деталь, использованная затем сторонниками мистических учений.
Воскресение Иисуса в фантастическом облике в этом случае могло быть связано
с традициями иудео-христианских писаний. Не случайно и в Апокалипсисе
Иоанна, самом близком к иудео-христианам произведении Нового завета, Христос
не имеет человеческого образа.
Важное отличие Евангелия Петра от новозаветных и ранних
иудео-христианских евангелий заключается в отсутствии в нем пророчеств о
втором пришествии и выраженного ожидания конца света. Там приведена только
одна цитата из Ветхого завета. Другими словами, в этом евангелии (если
судить лишь по известному нам отрывку) слабо представлена идея о том, что
Иисус есть предсказанный мессия. Его божественность доказывается не ссылками
на пророков, а описанием чудес, которые якобы сопровождали его казнь. Зато
много внимания уделено проблеме вины окружающих людей в смерти Иисуса. Эта
проблема перед первыми его сторонниками фактически не стояла: они ждали
скорого возвращения Иисуса и уничтожения не столько его врагов, сколько
вообще всех носителей зла. Но с течением времени вопрос о вине стал важным
вопросом и в религиозном и в социальном отношении. Вина требовала раскаяния
и искупления. Поэтому бедствия, которые обрушивались на людей в реальном
мире, могли быть объяснены как наказание за вину перед богом. В то же время
определение степени виновности конкретных людей - иудейского народа,
иудейского жречества, римских правителей и воинов - означало для христиан
возможность (или невозможность) сотрудничества с римским государством,
необходимость (или ее отсутствие) разрыва с иудаизмом.
Отношения христиан с правоверными иудеями в первой половине II в.
обострились не только из-за нежелания "язычников" признавать чуждую им
обрядность, но и в силу политической обстановки в Римской империи. В 132 г.
вспыхнуло новое восстание в Иудее, во главе которого встал Симон бен Косеба.
Он объявил себя мессией и стал называться Бар-Кохба - "сын звезды".
Бар-Кохбу поддерживала в основном палестинская беднота; большинство
иудейского жречества не признало его и дало ему презрительное прозвище
Бар-Козба, что означает "сын лжи". Восставшие развернули настоящую
партизанскую войну; Иерусалим оказался в их руках. Многие недовольные
существующими порядками за пределами Иудеи пытались оказать им помощь. Часть
иудео-христиан поверила, что это и есть конец света. Палестинские христиане
первоначально примкнули к восстанию, но они отказались называть Бар-Кохбу
мессией, и между ними начался конфликт. Среди рукописей, найденных в
окрестностях Мертвого моря, обнаружены письма, адресованные Бар-Кохбой
руководителю восставших, которые засели в пещерах на берегу этого моря. В
одном из писем упомянуты "галилеяне", под которыми, возможно,
подразумевались христиане.
Отборные римские войска были брошены на подавление восстания. Сам
император Адриан приезжал наблюдать за военными действиями. В 135 г. римляне
вошли в Иерусалим. Бар-Кохба был убит. Последствия этого поражения оказались
гибельными для иудеев: их выселили из Иерусалима и под страхом смерти
запретили приближаться к городу. Сам город был переименован в Элиа
Капитолина, а на месте иерусалимского храма был воздвигнут храм главного
римского бога Юпитера.
Разгром еще одного иудейского восстания заставил руководителей
большинства христианских общин окончательно порвать с иудаизмом. Конца света
так и не произошло. Поражение иудеев нужно было объяснить с религиозной
точки зрения. Самым простым объяснением было утверждение о виновности иудеев
в смерти Христа и о заслуженном наказании их. Но, как это обычно бывает, с
религиозными соображениями тесно переплетались политические интересы:
христианские старейшины и епископы искали путей примирения с государственной
властью, хотели включения христиан в римское общество, ибо вне его они могли
восприниматься только как мятежники, которых нужно гнать и преследовать.
Печальный опыт второго иудейского восстания еще раз показал безнадежность
борьбы с императорским Римом. Руководители многих христианских общин, прежде
всего западных, стремились убедить власти в лояльности христиан, а верующих
- в необходимости подчинения императору. Обвинение всего мятежного
иудейского народа в казни Иисуса и одновременное оправдание римского
наместника Понтия Пилата, без санкции которого на самом деле не мог быть
приведен в исполнение ни один смертный приговор, отвечало этим "стремлениям.
И вот в канонических евангелиях рисуется очень мало вероятная с точки зрения
исторической действительности картина суда над Иисусом: разъяренная толпа,
подстрекаемая первосвященниками, буквально вырывает у Пилата согласие на его
казнь, заявляя: "Кровь его на нас и на детях наших". Из-за этой фразы,
вероятно добавленной в первоначальную интерпретацию каким-либо переписчиком,
впоследствии тысячи были принесены в жертву религиозному фанатизму.
Некоторые ученые, в частности Робертсон, полагают, что именно после разгрома
восстания Бар-Кохбы в первом послании Павла к фессалоникийцам (в целом более
раннем) появились проклятия в адрес иудеев, "которые убили и господа Иисуса
и его пророков, и нас изгнали, и богу не угождают, и всем человекам
противятся" (2:15).
В Евангелии Петра главные виновники смерти Иисуса - Ирод Антипа,
иудейские старейшины и жрецы. Народ, по существу, непричастен к ней,
раскаяние его после смерти Иисуса велико. Весь сохранившийся отрывок из
Евангелия Петра пронизан ненавистью к иудейским священникам. Очень
определенно они противопоставлены народным массам, страх иудейской верхушки
перед народом подчеркивается тем, что жрецы и старейшины были свидетелями
воскресения Иисуса, поверили в него и тем не менее решили обмануть народ из
опасения "быть побитыми камнями". Ирод Антипа также был фигурой, вызывавшей
ненависть иудейских сектантов. Не случайно ему отведена такая значительная
роль в эпизодах суда над Иисусом.
В Евангелии Петра не снимается вина и с римских стражников. Чтобы
подчеркнуть ее, показана их жестокость по отношению к пожалевшему Иисуса
разбойнику. Своеобразно нарисован в евангелии образ Пилата. Пилат умывает
руки в суде (а не перед толпой, как в новозаветных евангелиях) и спокойно
разрешает Ироду Антипе и другим судьям делать свое дело. Он представляется
скептиком, которому нет дела до религиозных распрей. По просьбе знакомого
иудея он даже готов ходатайствовать перед Иродом о выдаче тела Христа, но в
то же время выполняет просьбу старейшин поставить стражу к гробу Иисуса, а
потом и скрыть его воскресение. Вины в его смерти Пилат за собой не
признает, но соглашается участвовать в обмане народа. Одним словом, там, где
речь идет о предотвращении возможного выступления толпы, римский прокуратор
не колебался.
Пилат, выведенный в Евангелии Петра, вряд ли хоть чем-нибудь напоминал
реального прокуратора Иудеи, известного нам по описанию Иосифа Флавия. Но с
точки зрения общей исторической обстановки этот образ более правомерен, чем
непоследовательный Пилат канонических евангелий. Подобных правителей римских
провинций, делавших себе карьеру на императорской службе, было много, Они в
высшей степени презирали все религиозные споры "черни" и вмешивались в них
только тогда, когда эти споры затрагивали интересы римского господства. По
существу, таким был и Плиний Младший, судивший христиан в Вифинии. Можно
думать, что, описывая Пилата, автор Евангелия Петра имел перед глазами
римских провинциальных наместников времен первых Антонинов {Династия римских
императоров, правившая с 98 по 192 г.}. Задачей евангелиста было не столько
обеление Пилата, сколько решение вопроса о степени вины иудеев в смерти
Иисуса. И в этом вопросе автор Евангелия Петра настойчиво противопоставляет
народ, готовый к раскаянию и к мести за Иисуса, лживым иудейским жрецам.
Евангелие Петра было, вероятно, создано в Сирии в первой половине II в.
Во всяком случае, именно в Сирии оно почиталось в более позднее время.
Обстановку в Палестине автор евангелия знает явно недостаточно хорошо. Но в
то же время его писание было близко иудео-христианам, в кругах которых не
утихали споры с иудейской верхушкой, продолжала жить со времен кумранских
сектантов вражда к первосвященникам. Существует сообщение епископа V в.
Феодорита о том, что Евангелием Петра пользовалась секта назореев. Не
исключено, что оно явилось греческой обработкой более древних арамейских
писаний. Обвинение в антииудаизме, которое выдвинули против этого евангелия
богословы нового времени, представляется несостоятельным. Но, по-видимому,
за этим евангелием стояла та группа иудео-христиан, у которых также начинала
слабеть вера в скорое второе пришествие и которые пытались найти объяснение
бедствиям иудеев, обвиняя в смерти Иисуса не весь народ, а только жречество.
Они жаждали дополнительных чудесных знамений для укрепления своей веры в
божественное предназначение Христа.
Евангелие Петра, как мы уже говорили, было достаточно широко известно в
христианских кругах. Однако при канонизации "священных" книг церковь не
могла признать его: образ не испытавшего страданий Иисуса, прямое
противопоставление народа священникам, явно фантастические детали не могли
удовлетворить руководителей победившей церкви.
Для историков же это евангелие интересно во многих отношениях. Оно
показывает, что в начальный период формирования христианской литературы
существовало несколько версий сказания о суде над Иисусом. Сопоставление
версии Евангелия Петра с новозаветной позволяет выявить явную
тенденциозность последней. Евангелие Петра дает также возможность проследить
постепенные изменения в умонастроениях ранних христиан: автор его как бы
находится между иудео-христианской и новозаветной традицией, с одной
стороны, и гностическими учениями, о которых речь пойдет дальше, - с другой.
Четкой грани между разными направлениями среди христиан еще не было: споры
проходили часто в пределах одной и той же общины. Разные проповедники,
проклиная друг друга, в то же время заимствовали друг у друга отдельные
утверждения и яркие детали. Изменения в образе Иисуса приводили к тому, что
в нем оставалось все меньше человеческого и накапливалось все более
мистического: он делался более всемогущим, но и более далеким от простых
людей, когда-то поверивших в мессию - распятого плотника.

Апокалипсис Петра

Другое писание, связанное с именем Петра, - Апокалипсис. Это
произведение было хорошо известно христианским писателям II в. Оно включено
в первый известный нам список "священных" книг - "Канон Муратори" (правда,
там отмечается, что не все считают возможным читать Апокалипсис Петра в
церкви). Создан был Апокалипсис Петра, вероятно, в начале II в.: в нем
отражены те изменения, которые происходили в христианстве на рубеже двух
первых веков нашей эры.
Апокалипсис Петра, как и новозаветный Апокалипсис Иоанна, представляет
собой описание фантастических видений, "откровений", которые авторы этих
произведений и стремятся поведать своим читателям. В апокрифическом
апокалипсисе рассказывается, как Христос и его ученики идут в гору и им
открываются картины рая и ада. Рай - это место, где находятся
первосвященники и праведники. "...Огромное пространство вне этого мира,
сияющее сверхъярким светом; воздух там сверкал лучами солнца, сама земля
цвела неувядаемыми цветами, была полна ароматов и прекрасноцветущих вечных
растений, приносящих благословенные плоды..." {Перевод Апокалипсиса Петра на
русский язык дан в книге А. Б. Рановича "Первоисточники по истории раннего
христианства" (М., 1933).} В этом месте, "вне мира сего", живут праведники,
одетые в прекрасные, необыкновенной белизны одежды. "Тела их были белее
всякого снега и краснее всякой розы, и красное у них смешано с белым. Я
просто не могу описать их красоту. Волосы у них были волнистые и блестящие,
обрамлявшие их лица и плечи, как венок, сплетенный из нардового цвета и
пестрых цветов, или как радуга в воздухе..."
Это описание - одно из наиболее древних описаний христианского рая,
того царствия небесного, которое постепенно вытесняло из представлений
верующих царство божие на земле. Как некогда в сказаниях, переданных Папием,
рисовалось конкретное, материальное, осязаемое, изобильное земное царство,
так и здесь автор стремится дать конкретное, по существу тоже материальное,
описание рая. Праведники попадут на небеса, они будут жить вне этого мира.
Здесь уже чувствуется противопоставление земной жизни миру потустороннему,
но мир этот мыслится не как нечто абстрактное, бестелесное, лишенное форм.
Он подобен земному миру, только гораздо прекраснее.
Многие христиане, люди простые, далекие от философских учений об
абсолюте, о мистическом соединении души с божеством, не могли отказаться от
своих представлений о счастье и красоте, связанных с земным миром. И если
царство божие на земле отступает в неизвестное будущее, то нужно утешаться
тем, что сказочные "благословенные плоды" ждут их на небе. Праведники в раю
изображаются не бесплотными душами, а людьми с прекрасным телом и в
прекрасных одеждах. Телесность рая - характерный отзвук тех надежд и чаяний
трудящихся масс, которые еще в глубокой древности порождали сказки о
таинственных странах и островах, где царит полное изобилие.
Интересны эстетические особенности описания рая в Апокалипсисе Петра.
Автор стремится произвести впечатление за счет красочных сравнений и
эпитетов: тела праведников белее всякого снега и краснее розы, свет -
сверхъяркий, волосы подобны венку, сплетенному из пестрых цветов, или
радуге. Рай наполнен красками, ароматами, лучами солнца, а сами праведники
так красивы, что их красоту даже нельзя описать. Нищие, калеки, убогие,
презирая богатство сильных мира сего и красоту античных атлетов, все-таки
надеялись с помощью своего спасителя стать более прекрасными, чем эти
атлеты, вдыхать ароматы, которые и не снились владельцам роскошных вилл, и
вкушать необыкновенные плоды. Они не могли полностью освободиться от тех
идеалов, против которых сами же выступали, и рай потусторонний оставался для
них все тем же раем земного благополучия.
Рай Апокалипсиса Петра создан воображением тех верующих, которые уже не
ждали конца света, а может быть, даже боялись его. Разгромы иудейских
восстаний воочию показали, сколько ужасов может принести война, в которой
гибнут и правые и виноватые; и кто знает, сколько еще будет войн и жертв,
прежде чем произойдет наконец последняя война между "сынами света" и "сынами
тьмы" и установится царство божие на земле. Однако спасение на небесах они
представляли в земных образах. Вероятно, именно этот чересчур земной,
чересчур материальный облик христианского рая и смущал тех христианских
богословов, которые в конце II в. не рекомендовали читать Апокалипсис Петра
в собраниях верующих, а затем вообще исключили его из списка "священных"
книг.
В Апокалипсисе Петра описан и ад. Это - место в потустороннем мире, где
и наказуемые грешники, и наказывающие ангелы (а не черти!) облачены в темные
одежды. Кого же считает автор апокрифического апокалипсиса грешниками?
Наказание несут хулившие путь справедливости; извращавшие справедливость;
убийцы, прелюбодеи, женщины, сделавшие себе выкидыш; те, кто хулил и поносил
"путь праведный"; лжесвидетели; богачи, не пожалевшие сирот и вдов;
ростовщики; люди, поклонявшиеся идолам, оставившие путь бога. Перечень
грехов отражает становление христианской этики, которая регламентирует
теперь разные стороны поведения в мире. Поскольку полное отречение от мира
нереально, то нужно было создать систему этических норм, которыми
руководствовались бы все приверженцы новой религии. Уже в посланиях Павла
ставились поведенческие вопросы, например о возможности вступать в брак, о
возможности судиться у язычников и т. п. В дальнейшем этические проблемы
становятся в христианстве все более важными, а руководители христианских
общин, епископы и пресвитеры уделяют им все более пристальное внимание.
Христианская этика, как и догматика, складывалась в борьбе различных
мнений и требований: были группы, выступавшие за крайний аскетизм; были
проповедники, которые вообще отказывались рассматривать нормы поведения, но
большинство христиан нуждались в таких нормах, которые позволяли бы им
существовать в окружающем обществе. Большую роль в выработке христианской
этики играли начиная со II в. епископы, которые осуждали тех или иных членов
своей общины не только за расхождения в вероучении, но и за те поступки,
которые считались недостойными. И вознаграждение за праведную жизнь, и
наказание за грехи ожидало людей, по представлениям христиан того времени, в
потустороннем мире: небесный рай заменил царство божие, а преисподняя -
наказание во время страшного суда. А раз наказание ждало человека,
прожившего обычную жизнь, то и грехи рассматривались часто как вполне
обыденные свершения. Именно такое представление о грехах и отражено в
описании ада автором Апокалипсиса Петра.
Интересно сравнить в этом отношении апокалипсисы Иоанна и Петра.
Откровение Иоанна, созданное в конце I в. {Ф. Энгельс в своей работе "К
истории первоначального христианства" (Маркс К., Энгельс Ф. Соч., т. 22)
подробно рассматривает вопросы хронологии Откровения Иоанна. На основе
тщательного анализа текста, используя достижения библейской критики, он
датировал это произведение 68-69 гг.} среди христиан, еще не порвавших с
иудаизмом, исполненных ненависти к "великой блуднице" - Риму, рисует
ужасающие картины гибели людей во время страшного суда. Кто же получает
возмездие? Это сам Рим и те, кто служил ему, - все язычники, те люди,
которые не раскаялись в поклонении идолам, "в убийствах своих, ни в
чародействах своих, ни в блудодеянии своем, ни в воровстве своем" (9:20-21).
В Откровении Иоанна угроза направлена прежде всего против тех, кто не
признает христианского бога и не подчиняется ему; из нерелигиозных
преступлений упомянуты убийство, прелюбодеяние, воровство (имеется в виду не
обычная кража, а обман и присвоение чужого). Автор Апокалипсиса Иоанна не
старался детализировать грехи, за которые будут наказаны отдельные люди:
погибель ждет многих и только тот, кто отмечен божественной печатью,
спасется. А как красочно рисуется конец Рима, этой "великой блудницы": "...в
один день придут на нее казни, смерть и плач и голод, и будет сожжена
огнем... горе, горе _тебе_, великий город, одетый в виссон и порфиру и
багряницу, украшенный золотом и камнями драгоценными и жемчугом. Ибо в один
час погибло такое богатство" (18:8,16-17).
Согласно же Апокалипсису Петра в аду терпят наказание не народы, а
отдельные люди, и в перечне грехов появляются такие, какие не выделял его
предшественник именно потому, что они относились к поведению людей в
продолжающем существовать римском рабовладельческом обществе. Нужно ли было
Иоанну выделять ростовщичество в качестве особого греха, когда любое
приобретение богатства, с точки зрения первых христиан, было злом, за
которое грозила смерть во время страшного суда? Но время шло, среди христиан
появлялись люди, которые владели участками земли, деньгами, рабами, которые
вступали в сделки с язычниками. Они хотели согласовать христианскую мораль
со своим образом жизни. Бедняки больше всего страдали от ростовщичества; их
жены не знали, чем прокормить своих детей; стремление избавиться от
беременности столь часто встречалось среди населения римской державы, что
это беспокоило многих деятелей того времени - и мыслителей, и политиков (мы
уже упоминали об одном религиозном союзе I в. до н. э., где запрещалось
прерывать беременность или содействовать в этом). Императоры из династии
Антонинов создали специальный алиментарный фонд для помощи беднякам в
воспитании детей. Но это помогало мало. Надписи на надгробиях, которые
ставили жители провинций своим умершим родственникам (в них обычно
перечислялись все члены семьи умершего), свидетельствуют о преобладании
малодетных семей. Естественно, что христианские моральные учения должны были
реагировать на все эти настроения и факты повседневной жизни.
Христианская этика, как она отражена в перечне грехов Апокалипсиса
Петра, во многом вобрала в себя общие правовые нормы и моральный климат
своего времени: убийство, прелюбодеяние, лжесвидетельство считались
преступлением во всех древних законодательных системах; наказание в аду
женщин, убивших своих неродившихся детей, - попытка борьбы с
распространенным в ту эпоху явлением. Отзвуком выступлений против богатства
и богатых было причисление к грехам ростовщичества и отказа от
благотворительности. Но как отличается все это от категорического требования
иудео-христиан раздать все богатство, отречься от мира! Богатство, согласно
Апокалипсису Петра, само по себе уже не зло; грех только в нежелании
помогать бедным. Из всех способов приобретения богатства осуждается лишь
ростовщичество, несправедливость которого была наиболее очевидной и которое
в первые века империи получает широкое распространение. Чисто христианским
грехом становится отступничество, которое, по-видимому, распространялось под
нажимом властей. Мы знаем из письма императора Траяна, что римляне
преследовали христиан прежде всего за открытое неповиновение, за нежелание
поклоняться императору как богу; достаточно было признать божественность
императора, и они освобождались от наказания. Чем менее фанатичной
становилась вера последователей нового учения, чем меньше надежд оставалось
у них на скорое наступление конца света и страшного суда, тем больше было
случаев отступничества, особенно, вероятно, среди зажиточных людей, которые
стремились сохранить свое имущество. Некоторые отходили от христианства
навсегда, некоторые временно, надеясь еще успеть замолить свои грехи. Именно
в борьбе с отступничеством христианские богословы причислили к тяжким грехам
"оставление пути бога".
Отступники в Апокалипсисе Петра отличаются от тех, кто хулил путь
справедливости, "извращал справедливость". К последним относятся, скорее
всего, христиане, не признававшие того учения, которому следовал автор
апокалипсиса. Хулители пути справедливости не были, по всей вероятности,
язычниками - противниками христиан, ибо язычники и так будут наказаны, как
идолопоклонники. Для автора этого сочинения, как и для других христианских
деятелей II в., борьба с различными направлениями в христианстве играла
большую роль. В начале Апокалипсиса Петра говорится о том, что многие будут
лжепророками и "будут пути и коварные учения гибели, но они будут сыновьями
гибели". Эти "сыновья гибели" и отправляются в ад. Бесконечные разногласия,
нарушавшие связи между христианскими общинами, ослаблявшие власть их
руководителей, замедлявшие распространение нового учения в "языческом мире",
казались автору апокалипсиса не менее опасными, чем отступничество.
Итак, Апокалипсис Петра знаменует собой своеобразную переходную эпоху в
становлении христианской догматики и этики: внеземной рай в земных образах;
ад, где мучаются ростовщики, богачи, не желающие помогать беднякам, и люди,
извращающие истинное учение. Многих грехов, которые будут потом
преследоваться господствующей церковью, здесь еще нет; нет еще требования
полного подчинения государственной власти, покорности, но уже осуждается не
богатство, а только отказ в помощи вдовам и сиротам.
Неудивительно, что Апокалипсис Петра пользовался популярностью среди
христиан: он отражал настроения достаточно широких слоев и, сохраняя отзвуки
идеи первохристиан, отвечал в то же время потребностям своего времени.
Неудивительно также, что церковь исключила этот апокалипсис из числа
"священных" книг. Это было сделано не только из-за слишком "материального"
изображения в нем рая, но, вероятно, и по причине недостаточно полного
перечня грехов, подлежащих наказанию в аду.

"Пастырь" Гермы

К жанру откровений относится еще одно произведение II в. - "Пастырь"
Гермы, которое долгое время многими христианами почиталось священным и
боговдохновенным. В "Каноне Муратори" его священность отвергается на том
основании, что оно поздно написано: Герма не был учеником Иисуса, он брат
руководителя римской общины Пия {}. Тем не менее такие христианские
писатели, как Ириней, Ориген, Климент Александрийский, ссылались на его
авторитет. В IV в. против канонизации "Пастыря" выступил Евсевий
Кесарийский, называвший это сочинение в числе подложных. Однако в древнейшем
дошедшем до нас списке Нового завета, так называемом Синайском кодексе,
содержится и "Пастырь" Гермы, хотя в окончательный текст христианского
канона он, как известно, не вошел.
"Пастырь" отражает несомненно демократическую струю в христианстве II
в.; это подтверждается не Некоторые ученые, например Р. Ю. Виппер, считают,
что "Пастырь" Гермы написан в I в. в среде иудейских предшественников
христианства. Но большинство исследователей, исходя из свидетельства "Канона
Муратори" и из содержания книги, относят "Пастыря" ко II в. Перевод
"Пастыря" на русский язык помещен в книге "Памятники древней христианской
письменности" (М., 1860, т. II). только отношением его автора к богатству,
но и общим стилем изложения, стремлением объяснить и донести до аудитории
смысл притчей и аллегорий, которых в книге очень много. "Пастырь" написан от
лица самого Гермы; он как бы олицетворяет рядового "неразумного"
христианина, который задает массу вопросов, а явившиеся ему в видениях
ангелы подробно растолковывают символику этих видений.
Герма рассказывает о себе: он вольноотпущенник, занимался торговлей, но
разорился. Трудно решить с определенностью, насколько точны биографические
данные, приведенные в "Пастыре". Возможно, подлинный автор, как это было
свойственно религиозной литературе того времени, скрывался здесь за
вымышленным или легендарным именем; некоторые христианские писатели
отождествляли его с Гермой, одним из соратников Павла, упоминаемым в
посланиях. Но для нас важен не столько реальный автор, сколько его образ,
созданный в этом произведении: выходец из низов, пытавшийся выбиться в люди,
нажиться на торговых операциях, обедневший, - типичная фигура для средних
слоев той эпохи, представителей которых все больше становилось в
христианских общинах II в. И обращался он к таким же людям - не слишком
образованным, далеким от изощренных богословских споров, потерпевшим
жизненные неудачи, ищущим утешение и надежду в новом, неофициальном
религиозном учении.
"Пастырь" получил свое название по описываемым автором видениям, в
которых действует человек с одежде пастыря. Книга эта состоит из трех
частей: Видения, Притчи и Наставления. Главные проблемы, которые
рассматриваются в "Пастыре", - этические, что, как мы уже говорили,
соответствовало потребностям основной массы верующих. Важное место занимает
в нем также проповедь необходимости единства формирующейся церкви. Затронуты
Гермой и некоторые вероучительные вопросы.
Церковь является в видениях Гермы сначала в образе старицы, которая
"сотворена... прежде всего и для нее сотворен мир". Затем старица молодеет.
Эта аллегория трактуется как вечное существование церкви, которое, однако,
достигается активной деятельностью верующих: радуясь их рвению, церковь
становится молодой. Одна из основных мыслей автора раскрыта в видении, где
церковь предстает в виде строящейся башни; камни, из которых ее возводят
ангелы, - это верующие. Самые лучшие камни достают из глубины вод; эти камни
символизируют мучеников и праведников. Некоторые камни, принесенные для
строительства, откладываются: они олицетворяют грешников, еще имеющих
возможность раскаяться. Камни, символизирующие тяжких грешников, прежде
всего вероотступников, отбрасываются навсегда.
Интересен эпизод с круглыми камнями. Герма описывает прекрасные белые
камни, которые всем пригодны для постройки, кроме формы: они круглы, а башня
строится из квадратных камней. Автор спрашивает, кто такие эти камни, и
получает ответ: "Это те, которые имеют веру, но имеют и богатства века сего,
и когда придет гонение, то ради богатств своих и попечений отрекаются от
Господа". Богатые станут угодны богу, когда уменьшат свои богатства путем
благотворительности. "Вы, которые превосходите других богатством,
отыскивайте алчущих, пока еще не окончена башня. Ибо после, когда башня
будет закончена, вы пожелаете благотворить, но не будете иметь место". Итак,
если богатые христиане частично расстанутся со своим богатством, передав их
нуждающимся, то они станут "камнями квадратными", т. е. пригодными для
построения церкви.
Мысль о необходимости благотворительности проходит через все сочинение
Гермы, он несколько раз возвращается к ней. В конце своего произведения он
описывает тяжелое положение бедняков: "...многие, не вынеся бедственного
положения, причиняют себе смерть. Посему кто знает о бедствии такого
человека и не избавляет его, допускает великий грех и делается виновен в
крови его. Итак, благотворите, сколько кто получил от Господа. Не медлите,
чтобы не окончилось строение башни..."
Для себя Герма не делает исключения: он считает, что, пока был богат,
он был бесполезен богу, разорившись же, стал полезным. В этих отрывках можно
увидеть типичное для многих христиан отношение к богатству: с одной стороны,
богатство мешает верующим, главным образом потому, что привязанность к
мирским благам может привести их к отступничеству, но с другой стороны,
богатые - такой же необходимый компонент общества, как и бедные. Исполненный
сочувствия к тем, кто лишает себя жизни от нужды, Герма единственное
средство видит в добровольной помощи со стороны богатых. Он даже пытается
обосновать взаимную зависимость богатых и бедных: первые, отдавая часть
своего богатства, становятся угодными богу благодаря тому, что бедные
молятся за них, живя за счет подаяния. Правда, у Гермы более ярко, чем в
ряде других христианских сочинений, выражено сочувствие беднякам. Для него
благотворительность не просто средство стать совершенным, как, скажем, в
Евангелии от Матфея, а реальный способ улучшения жизни бедняков. "Берущие по
нужде не будут осуждены", - пишет он. Даже грех лишения себя жизни, если это
сделано по причине бедности, он перекладывает на тех богачей, которые
вовремя не помогли нуждающемуся.
Анализируя позицию автора "Пастыря", можно ясно увидеть, что никаких
социальных преобразований христианство, даже в своей наиболее
демократической форме, предложить не могло. И если в среде изолированных
сектантских групп, таких, как эбиониты Кумрана или эбиониты - почитатели
Иисуса, рождались фантастические образы всеобщего равенства в царстве
божием, то для проповедников типа Гермы никакие иные отношения, чем те,
которые он видел вокруг себя, немыслимы. Он наивно оправдывает существование
богатых божественной волей: бог велел ограничить богатство, но не отнимать
его совсем, чтобы богатые имели возможность помогать бедным. Правда, Герма
продолжает надеяться на второе пришествие, которое положит конец миру сему.
Он считает, что это произойдет, когда будет достроена церковь (попытка дать
понятное большинству объяснение того, почему страшный суд все еще не
наступает: нужно сначала создать единую мощную церковь, объединяющую всех
верующих), Пока идет строительство башни-церкви, у грешников есть еще
возможность раскаяться, но, как только она будет выстроена, будет поздно.
В своем произведении Герма уделяет много внимания тому, какими должны
быть истинно верующие. Они должны обладать такими добродетелями, как вера,
воздержание, сила духа, терпение, простодушие, бодрость, правдивость,
единодушие, любовь и т. п. Эти добродетели были понятны рядовым верующим, и,
может быть, именно ради них были введены такие добродетели, как простодушие
и бодрость - качества, которые помогали жить в неустойчивом, погрязшем в
интригах обществе императорского Рима. Одно из главных зол, согласно
"Пастырю", - стремление к мирским наслаждениям, к роскоши, ибо "всякое
наслаждениебессмысленно для рабов божиих". Герма не фанатик. Он считает, что
даже совершившие значительный грех могут спастись, если раскаются и сохранят
верность христианскому учению. Не будет прощения только вероотступникам и
предателям.
Для Гермы очень важна проповедь церковного единства; без этого церковь
не может быть достроена. Он призывает к прекращению споров. Герме, как и
многим христианам, его современникам, теологические споры были непонятны. С
их точки зрения, эти споры ослабляли христианское движение, мешали созданию
единой церкви. Но церковь, в понимании Гермы, не иерархическая организация с
беспрекословным подчинением паствы своим духовным руководителям; это,
скорее, всеобщее собрание верующих. Монархическому епископату нет места в
его картине объединения всех христиан. Герма не только выступает против
богатых вообще, особое осуждение он высказывает в адрес тех должностных лиц
христианских общин, которые наживаются за счет средств верующих. Так, он
упоминает о диаконах, "которые худо исполняли служение, расхищая блага вдов
и сирот и сами наживаясь от своего служения".
В трактовке образа Христа "Пастырь" Гермы очень близок к
иудео-христианству. Интерес в этом отношении представляет притча о
виноградарях, переданная здесь совсем иначе, чем в новозаветных евангелиях
{В канонических евангелиях рассказывается о том, что некий хозяин на время
своего отсутствия отдал виноградник виноградарям, а возвратившись, пожелал
получить с них часть урожая; они ж не захотели ничего отдать и убили сначала
слуг, а потом сына хозяина. Здесь Иисус подразумевается под сыном хозяина.
Притча направлена против тех, кто отвергает его учение (Марк, 12: 1-9;
Матфей, 21: 33-41; Лука, 20:9-16).}. Согласно этой притче, которая затем
подробно растолковывается, хозяин виноградника передал его рабу на время
своего отсутствия и приказал сделать к нему ограду. Раб же кроме того сделал
еще ряд работ и получил благодаря этому прекрасный урожай. Вернувшийся
хозяин выражает желание сделать его своим наследником и угощает
пиршественными яствами. Эти яства раб раздает своим сотоварищам, чем
вызывает еще большее восхищение господина. Притча толкуется следующим
образом: господин - это бог, виноградник - народ, им сотворенный, а раб -
сын божий, сделанный богом своим наследником ради спасения "виноградника".
Итак, здесь, как и в Дидахе (Учение двенадцати апостолов), Иисус - раб
божий и одновременно его сын. В "Пастыре" рассказывается, что Герма задает
вопрос явившемуся ему человеку, почему сын божий выступает именно в виде
раба, и получает ответ, что, несмотря на рабский образ, он велик и
могуществен. В притче о винограднике, как она передана Гермой, образ раба
использован не случайно: это отзвуки первохристианских представлений о том,
что Иисус "уничижил себя самого, приняв образ раба" (К филиппийцам, 2:7),
что нищие войдут в царство божие. Но если для христиан предшествующего
поколения вопрос о том, почему Иисус принял образ раба, не стоял (ибо они
сами были рабами и изгоями), то Герма, сохраняя демократические тенденции
первых христиан, уже задает этот вопрос и отвечает на него: Иисус принял об-
раз раба, но он при этом велик и могуществен. Создается впечатление, что
этот ответ адресуется массе христиан, являвшихся свободными, которые в
обыденной жизни привыкли смотреть на рабов как на существа приниженные, и
если признавали их людьми, то скорее в теории, чем на практике.
Герма затрагивает и вопрос о сущности Иисуса. Он объясняет, что бог
поместил "святого духа преждесущего" в тело, им самим избранное. Бог сделал
Иисуса своим посредником для того, чтобы передать свой закон людям. Тело
Иисуса воскресло, ибо он много потрудился и много пострадал. Таким образом,
здесь (как и в Евангелии Петра) разделяются тело Христа и дух. Святой дух
пребывает, согласно Герме, не только в Иисусе, но во всех верующих - тех,
кто смог раскаяться. Итак, Герма пытается дать представление об Иисусе,
которое было бы понятно разным группам верующих, сохранить традицию
воскресения его во плоти и в то же время сделать его равным божеству: он был
носителем святого духа, но за свои заслуги воскрес телесно. Здесь происходит
усложнение и раздвоение образа Иисуса, ибо простой галилейский пророк,
иудейский мессия не отвечал религиозному чувству верующих, жаждавших чудес,
исходящих от спасителя всего мира, а не только иудейского народа, от силы,
всегда управлявшей миром и поэтому всемогущей и вездесущей.
"Пастырь" Гермы, как мы видим из этого краткого анализа, произведение,
в известной мере оппозиционное формирующейся церкви и тем слоям христиан,
которые выступали за примирение с государством и подчинение его законам.
Герма не выступал против Рима, но и не требовал полного повиновения властям.
Жанр откровения связывал это сочинение с пророчествами I в., авторитет
которых был достаточно велик и придавал "Пастырю" ореол древности. Именно
поэтому, по всей вероятности, "Пастырь" Гермы оказался включенным в
Синайский кодекс.
В этой главе мы рассмотрели три неканонических произведения, созданных,
по всей видимости, в начале, а возможно, и в середине ("Пастырь" Гермы) II
в. Данные произведения почитались настолько широко, что были попытки
включить их в новозаветный канон. Их анализ о многом говорит историку.
Прежде всего о том, что и во II в. продолжала развиваться христианская
традиция, что не было строго установленных правил и догм, принятых каким-то
одним ведущим направлением в христианстве. В зависимости от этнической и
социальной среды, от круга источников, которыми располагали составители
христианской литературы, от степени влияния нехристианского мировоззрения и,
наконец, от духовных потребностей самих верующих создавались различные
произведения с различной трактовкой вероучительных и этических вопросов.
Невозможность определить точно, какие идеологические течения
представляли писания Петра (а в какой-то степени и "Пастырь" Гермы), связана
с тем, что в период их создания еще не произошло четкого размежевания
отдельных направлений в христианстве. Борьба часто шла внутри одних и тех же
общин. Поэтому и вопрос о канонизации этих произведений решался по-разному
на протяжении длительного времени. Эти апокрифы - свидетельство продолжения
внутренней борьбы среди христиан, постоянных конфликтов между разными
проповедниками, настолько острых, что вопрос о преодолении разброда, об
объединении начинает осознаваться некоторыми группами христиан как вопрос о
самом существовании нового учения.