|
VII.
АПОКРИФИЧЕСКИЕ СКАЗАНИЯ О ДЕТСТВЕ ИИСУСА И ЕВАНГЕЛЬСКИХ ПЕРСОНАЖАХ
Евангелие детства
В гностических евангелиях происходило абстрагирование образа Иисуса,
которое было логическим завершением провозглашенной Павлом "всеобщности"
христианства. Превращение Иисуса в "слово", в прачеловека делало его
надмировой и надчеловеческой сущностью, полностью лишало его конкретной
связи с реальностью. Мы уже говорили о том, что такая трактовка образа
основателя нового учения не могла быть близкой широким слоям населения
империи, особенно в тех районах, где еще сильна была вера в богов и героев,
совершавших конкретные подвиги, помогавших одним людям и наказывавших
других. Сказочная струя в христианских произведениях, которая проявлялась в
раннем христианстве в рассказах о пшенице выше человеческого роста в царстве
божием, не исчезла и в христианском мифотворчестве более позднего времени.
Только направленность этого мифотворчества стала иной. Оно тесно связывается
теперь с самой личностью основателя нового учения. В соответствии с общей
тенденцией развития христианства эта личность постепенно приобретала все
более ярко выраженные сверхъестественные черты, превращавшие его из пророка
и богочеловека в божество. Если у гностиков главное внимание обращалось на
вневременную сущность Христа-логоса, то мифотворчество, о котором мы сейчас
говорим, сближало его образ с образами богов из древних античных мифов.
Ранние евангелия (и канонические, и апокрифические) больше внимания
уделяли проповедям Иисуса, чем его биографии. В частности, в новозаветных
произведениях нет сколько-нибудь подробных рассказов о детстве Иисуса. Это и
понятно: о реальной жизни своего учителя авторы евангелий знали очень мало.
Конкретные события приводятся в их сочинениях как фон для тех или иных
высказываний Иисуса. Только "страсти" Иисуса и его воскресение описаны
достаточно подробно, так как это имело первостепенное значение для
доказательства того, что именно Иисус был мессией. Но для верующих II-III
вв. этого было мало. Греки, италики, галлы, сирийцы стали наделять нового
бога чертами своих древних богов, многие из которых, согласно древним мифам,
проявляли свой сверхъестественный дар с самого рождения. Так, в мифе о
древнегреческом боге Гермесе, покровителе ремесла и торговли,
рассказывалось, как новорожденный Гермес сразу же выказал свою невероятную
ловкость: украл трезубец у бога морей Посейдона, лук и стрелы - у Аполлона.
Любимый герой греческих мифов Геракл, будучи в пеленках, задушил двух
огромных змей... Иисус-ребенок также должен был проявлять с детства чудесную
силу, иначе он не мог почитаться как божество суеверными, воспитанными на
языческих мифах людьми.
Со второй половины II в. начали создаваться апокрифы, которые
восполняли пробелы в прежних жизнеописаниях Иисуса. К таким апокрифам
относятся различные сказания о детстве Иисуса. В них нет изложения его
учения, догматов или этических правил христианства. Это скорее мифы, сказки,
сочетающие описания самых невероятных чудес с отдельными вполне реальными
бытовыми картинами. Одно из таких сказаний о детстве Иисуса дошло до нас
полностью. Автор его называет себя Фомой, как и автор хенобоскионского
евангелия, но, как уже указывалось, ничего общего между этими двумя
произведениями нет. Полное название апокрифа - "Сказание Фомы, израильского
философа, о детстве Христа" (в научной литературе его часто называют
Евангелием детства). Он представляет собой рассказ о чудесах, совершенных
Иисусом в возрасте от пяти до двенадцати лет. Этот рассказ мало связан с
раннехристианской традицией. Он вольная переработка народных сказок и мифов.
Сам язык сказания близок к языку фольклора. Проявилось в нем и некоторое,
скорее всего внешнее, влияние гностических писаний о магическом значении
имен и знаков. Переплетение разных преданий, отголоски различных, далеко не
всегда связанных между собой учений вообще свойственны такого рода
полусказочным произведениям.
Главная задача сказания о детстве Иисуса - представить его всемогущим
божеством с самого рождения. Причем Иисус выступает в нем не как кроткий,
милосердный спаситель; подобно древним языческим божествам, Иисус в рассказе
Фомы бывает и мстительным, и жестоким, и капризным. Это можно подтвердить
несколькими эпизодами. Однажды в субботу маленький Иисус играл с другими
детьми на берегу реки. Он сделал на берегу ямки, наполнил их водой и стал
лепить из мокрой глины птичек. Один из иудеев, проходя мимо, рассердился на
мальчика и воскликнул: "Зачем ты делаешь в субботу то, что не положено?"
Тогда Иисус хлопнул в ладоши и закричал: "Летите!" И птицы полетели. На этом
чудеса не закончились. Один из мальчиков разбрызгал прутом воду из ямок.
Маленький Иисус в гневе сказал мальчику: "Ты высохнешь, как дерево, и не
принесешь ни листьев, ни корня, ни плодов". И мальчик сразу высох. В другом
эпизоде рассказывается, как Иисус шел по деревне, к нему подбежал мальчик и
ударил его. Иисус сказал ему: "Ты не двинешься дальше". И мальчик упал
мертвым. Родители погибших детей пошли жаловаться Иосифу. Когда же тот стал
выговаривать сыну за содеянное, Иисус ответил: "Ради тебя я буду молчать, но
они должны понести наказание". Те, кто жаловался на него, ослепли. Правда, в
этом сказании говорится и о том, как Иисус воскресил мальчика, упавшего с
крыши. Но он сделал это не из жалости к нему, а потому, что родители
погибшего обвинили Иисуса в том, что мальчика столкнул он. Иисус заставил
воскресшего ребенка свидетельствовать, что тот упал случайно...
Рассказывается и о том, что Иисус вылечил своего брата Иакова, поранившего
руку. Однако эти отдельные добрые дела не меняют общего впечатления от
образа Иисуса, нарисованного автором Евангелия детства.
Своенравие и жестокость, согласно этому сказанию Фомы, Иисус проявлял и
в годы учебы. Отец пригласил к нему учителя, который начал показывать ему
буквы греческого алфавита. Но Иисус не хотел заниматься. Он упорно молчал и
не желал отвечать на вопросы учителя. Наконец сам задал ему вопрос: "А что
такое альфа (название первой буквы греческого алфавита. - И. С.)? Разъясни
мне значение альфы, а я разъясню тебе значение беты (вторая буква греческого
алфавита. - И. С.)". Учитель, рассердившись, ударил Иисуса по голове. Тогда
Иисус проклял его, и учитель упал замертво. Конечно, все эти акты жестокости
не вяжутся с образом спасителя человечества, провозгласившего: "Иго мое -
благо, и бремя мое легко" (Матфей, 11:30). Но для автора сказания о детстве
жестокость богов казалась естественной и неизбежной: сколько греческих мифов
повествовало о наказании богами людей, осмелившихся противоречить им или
равнять себя с ними! Бывшие почитатели античных божеств, став христианами,
перенесли их черты на образ Христа. Таков был противоречивый путь
христианской религии: привлекая к себе все новых людей обещанием спасения с
помощью милосердного Иисуса, отдавшего свою жизнь ради искупления грехов
человечества, она впитывала в себя груз укоренившихся суеверий,
представлений, привычек.
Автор сказания несколько смягчил жестокость Иисуса-мальчика. Когда
второй учитель, послушав Иисуса, признал его исполненным великой благости и
мудрости, Иисус рассмеялся и сказал, что ради него будет воскрешен и тот,
первый учитель. Но смягчение это лишь подчеркивало необходимость
безоговорочного поклонения Иисусу.
Приведенные эпизоды интересны еще и тем, что они показывают среду, в
которой создавалось Евангелие детства. По-видимому, это были грекоязычные
жители империи, далекие от реальных условий Палестины I в. Мистическое
значение букв греческого алфавита, о котором говорит Иисус, наводит на мысль
о влиянии в этой среде гностических трактатов. Составитель сказания мог
читать эти трактаты и перенести в свое произведение представление о скрытом
знании, доступном Иисусу, но не доступном простому смертному.
Не занимаясь с учителями, Иисус, согласно этому сказанию, проявлял тем
не менее невероятную ученость. Когда ему было двенадцать лет, родители взяли
его с собой в Иерусалим. Он не вернулся с ними домой, а отправился в храм и
стал там разъяснять "учителям народа и старшинам" (у автора не было,
по-видимому, вполне ясного представления, что это за "учителя и старшины")
закон иудейской религии. В основе этого эпизода лежит рассказ из Евангелия
от Луки" о том, как двенадцатилетний Иисус отстал от родителей и они нашли
его в храме сидящим среди учителей (никаких "старшин" там нет), слушающим их
и отвечающим. По словам евангелиста, все дивились разуму и ответам его.
Автор сказания о детстве сильно приукрасил этот рассказ: Иисус не слушает
учителей и не беседует с ними, а поучает их. "Учителя народа и старшины" не
просто дивятся "его разуму", а говорят пришедшей за Иисусом матери: "Такой
славы, такой доблести и мудрости мы никогда не видели и никогда о ней не
слышали!" Автора этого сказания не интересует вопрос о том, почему позже те
же руководители иудеев будут испытывать к Иисусу злобу и ненависть. Как и
многие другие создатели христианских писаний, он меньше всего думал о
достоверности и логической последовательности своего рассказа. Просто это
предание отвечало его представлению об образе Иисуса и он стремился внушить
данное представление другим верующим.
Фантастическими рассказами, подобными приведенным, наполнено все
сказание о детстве. У героя этого рассказа нет ничего общего с пророком
эбионитов. Трудно представить себе, чтобы мстительный божок, став взрослым,
добровольно пошел на мученическую смерть ради спасения человечества.
Сказание Фомы о детстве Иисуса представляет собой своеобразную смесь
народных преданий, сказочных мотивов с вульгаризованным учением гностиков об
истинном знании, которое логос помогает открыть людям и которому нельзя
научиться обычным путем. Но как перевернута в этом произведении философия
гностиков! Непостижимость Иисуса, присущее ему "истинное знание" делают его
грозным божеством и снова вносят в сердца людей страх и неуверенность, от
которых стремился освободить своих единомышленников автор Евангелия Истины.
Сказания о Марии
Первые христиане мало внимания уделяли матери Иисуса - Марии. Эбиониты,
учившие, что святой дух снизошел на человека Иисуса во время крещения,
считали его мать обыкновенной женщиной, женой плотника Иосифа. В писаниях
гностиков имя Мария упоминается довольно часто, но, как правило, речь идет
об ученице Иисуса - Марии Магдалине. Мария - мать Иисуса сама по себе
существенного значения в их учениях не имела. У гностиков существовала
версия рождения Христа, по которой сам Иисус-логос явился к ней в виде
архангела Гавриила. В Евангелии Филиппа обыгрывается тот факт, что мать
Иисуса, его сестра и Мария Магдалина носили одно и то же имя: "Ибо Мария -
его мать, его сестра н его спутница". Здесь Филипп рассматривает это
совпадение как выражение гностической идеи о единстве во множестве.
Биография Марии, ее земная жизнь гностиков не интересовала.
В Новом завете Мария тоже не занимает сколько-нибудь важного места.
Правда, женщина, рождающая в муках дитя, предстает в видениях Откровения
Иоанна, но ничего человеческого в ней нет: "Жена, облеченная в солнце; под
ногами ее луна, и на голове ее венец из двенадцати звезд. Она имела во
чреве, и кричала от болей и мук рождения". Женщину эту преследует дракон,
который хочет вступить в борьбу "с прочими от семени ее, сохраняющими
заповеди божий и имеющими свидетельство Иисуса Христа". Описание "жены,
облеченной в солнце", как и остальных видений в Апокалипсисе, представляет
собой аллегорию, которая нуждается в толковании, в постижении ее скрытого
смысла; эта "жена" так же далека от реальной женщины, как блудница, сидящая
на семиголовом звере, - от реальной столицы империи. Нет следов почитания
матери Иисуса и в посланиях Павла.
В самом раннем из канонических евангелий, Евангелии от Марка, описание
рождения Иисуса отсутствует; рассказ о нем начинается с прихода Иисуса из
Галилеи и крещения его Иоанном. Поскольку автор этого евангелия не
интересуется рождением Иисуса, то и о матери его он упоминает редко и
вскользь.
В евангелиях от Матфея и от Луки приводятся родословные отца Иисуса -
Иосифа: его род возводится к царю Давиду. Появление в евангелиях этих
генеалогий, отличных одна от другой, было связано с устной традицией,
считавшей, что Иисус принадлежит к роду Давида, из которого, согласно
иудейским верованиям, и должен происходить помазанник божий - мессия. Когда
складывались легенды о предках Иосифа, последний, естестеенно, должен был
считаться родным отцом Иисуса и, следовательно, никаких особых заслуг его
матери не приписывалось. Однако в тех же евангелиях отражена и начавшая
складываться в период их создания легенда о непорочном зачатии Марией
Иисуса, об его рождении от духа святого. В связи с появлением этой легенды в
христианской традиции начинает выделяться образ матери Иисуса.
В Евангелии от Матфея рассказы о непорочном зачатии менее подробны, чем
в Евангелии от Луки, который вводит описание благовещения, т. е. того, как к
Марии явился ангел и объявил, что она зачнет от святого духа. Но о
дальнейшей жизни Марии - в период проповеди Иисуса, во время суда над ним и
после его казни - в первых трех евангелиях Нового завета ничего не сказано.
Мать Иисуса даже не названа среди присутствовавших при распятии. Только в
Евангелии от Иоанна Мария, мать Иисуса, оказывается у креста и Иисус
поручает ее своему любимому ученику (т. е. Иоанну, от имени которого
написано четвертое евангелие). В Деяниях апостолов Мария, мать Иисуса,
упомянута пребывающей в молитве после казни Христа вместе с учениками и
братьями его (1:14). Вот и все сведения о Марии, содержащиеся в каноне.
Такое отношение к ней не случайно: ведь в проповедях ранних христиан звучали
призывы отречься от родных, заменить братство по крови братством по вере.
Достаточно вспомнить эпизод, приведенный в первых трех новозаветных
евангелиях. Когда Иисусу сказали, что мать и братья зовут его, он ответил:
"Кто матерь моя и братья мои? И обозрев сидящих вокруг себя, говорит: вот
матерь моя и братья мои..." (Марк, 3: 33-34; Матфей, 1: 16; Лука, 8: 19).
Аналогичное речение содержится и в хенобоскионском Евангелии Фомы.
Отсутствие в раннехристианской традиции четких сведений о матери Иисуса
привело к тому, что противники нового учения, прежде всего из иудеев,
распространяли свою версию ее биографии. Эта версия приведена у Цельса.
Ссылаясь на рассказы иудеев, Цельс пишет, что Мария была пряхой, которая
родила сына от беглого римского солдата. Такой рассказ ставил своей целью
скомпрометировать и Марию, и ее незаконного сына. Были ли хоть какие-нибудь
исторические основания для него, мы сейчас сказать не можем.
Невзирая на скудность сведений о матери Христа в произведениях Нового
завета, церковь установила в ее честь целый ряд праздников: рождество
богородицы, введение во храм, успение. События, по поводу которых
установлены эти церковные праздники, освещены не в канонических текстах, а в
произведениях, официально не признанных священными.
В конце II в., когда появились сказания, повествующие о детстве Иисуса,
начали распространяться и различные фантастические рассказы о его матери,
где она рисовалась существом необыкновенным. Тяга к сверхъестественному,
традиция почитания женских божеств, уходящая корнями в глубокую древность,
сказались на христианском восприятии образа богородицы.
В сказаниях о Марии, появившихся как дополнение к ранним евангелиям,
прежде всего описывались ее детские и девичьи годы. В этих сказаниях Мария с
самого начала выступает избранницей божией. Наиболее подробный рассказ о
детстве Марии содержится в так называемом Евангелии Иакова, или "Истории
Иакова о рождении Марии". Интересно отметить, что Мария, согласно этому
сказанию, происходит из рода Давида. Автор его пытался таким путем снять
ощущавшееся самими христианами противоречие между верой в непорочное зачатие
и верой в происхождение Иисуса от потомков царя Давида, соединить две
различные и разновременные традиции. Евангелие (в научной литературе его
иногда называют "протоевангелие") Иакова начинается с описания того, как
будущие родители Марии, престарелые Иоаким и Анна, скорбят о своей
бездетности. Иоаким удаляется в пустыню пасти стада, а жена его молит бога
послать ей ребенка. Наконец появляется ангел, возвещающий, что у Анны
родится дочь. Родители дают обет посвятить дочь богу. Когда Марии минуло три
года, Иоаким во исполнение обета отвел дочь в Иерусалимский храм, чтобы она
там воспитывалась. На этом эпизоде и основан праздник введения во храм. В
храме Мария оставалась до двенадцати лет. Интересно отметить, что Мария, по
этому сказанию, не питалась обычной пищей, ангелы приносили ей пищу
небесную. Здесь спять, как и в сказании о детстве Иисуса, мы видим
переплетение отголосков гностических учений с древними языческими
верованиями. Мы уже говорили о том, что виднейший идеолог гностического
христианства Валентин писал о том, что Иисус "ел и пил особым образом". Как
здесь не вспомнить, что боги древних греков тоже пили особый напиток -
нектар и питались особой пищей - амброзией. Низведенные с философских высот
доктрины гностиков переосмысливались в традиционно-сказочном духе и
способствовали появлению в христианской мифологии новых фантастических
деталей.
Когда Марии исполнилось двенадцать лет, повествуется в Евангелии
Иакова, жрецы храма по велению ангела созывают вдовцов, чтобы выбрать среди
них хранителя (опекуна) Марии. Когда старики-вдовцы собрались, из посоха, с
которым пришел плотник Иосиф, вылетел голубь и сел ему на голову. Марию
вручили Иосифу, чтобы он охранял ее девственность. Далее в Евангелии Иакова
рассказывается о том, как Иосиф обнаружил беременность Марии, как их вызвали
в храм и заставили пройти испытание "водою ревности". Это был древний
обычай, восходивший еще к первобытным временам: людям, подозревавшимся в
прелюбодеянии, давали выпить воду, смешанную с грязью. Если они без
болезненных последствий проглатывали отвратительную жижу, то объявлялись не-
виновными. Естественно, в сказании Иакова Иосиф и Мария легко проходят через
это испытание.
Заканчивается сказание описанием рождения Иисуса. В основу его положены
соответствующие места из евангелий от Матфея и от Луки, но с некоторыми
добавлениями. У Иакова в этот эпизод введен еще один персонаж: к только что
родившей в пещере Марии приходит женщина по имени Саломея, которая хочет
удостовериться в ее девственности. В наказание за неверие у Саломеи отсыхает
рука. Появившиеся ангелы приказывают раскаявшейся Саломее коснуться
новорожденного. Она берет его на руки и тут же исцеляется. В Евангелии
Иакова, как и в сказании о детстве, сверхъестественные свойства Иисуса
проявляются, таким образом, с самого его рождения. Саломея упоминается в
числе женщин, присутствовавших при казни Иисуса, в Евангелии от Марка
(15:40; 16:1). Кто такая Саломея - в каноне не объясняется. Этот персонаж
фигурирует и в гностических произведениях. Согласно хенобоскионскому
Евангелию Фомы, Саломея объявила себя ученицей Иисуса. Автор Евангелия
Иакова, стремясь расцветить свой рассказ различными чудесами, использовал
это имя в эпизоде рождения Иисуса.
Оба евангелия - Фомы о детстве Иисуса и Иакова о детстве и юности Марии
- представляют собой удивительное смешение разных христианских учений,
преданий, равно как и привнесенных в христианство представлений о древних,
главным образом античных, божествах. Создание этих евангелий во второй
половине II в. показывает, что многим рядовым верующим были чужды
догматические споры гностического и ортодоксального направления, что они
почитали книги, созданные различными, часто враждебными друг другу,
теоретиками и богословами, по-своему осмысляя их и приспосабливая к своему
восприятию христианства.
Популярность "Истории Иакова о рождении Марии" подтверждается тем, что
она дошла до нас и на греческом, и на сирийском языке. Кроме того,
существовали эфиопская, армянская, коптская, арабская и славянская
переработки этой "Истории". Церковь не признавала сказание Иакова
каноническим: оно явно было написано позже четырех евангелий Нового завета и
слишком вольно передавало рассказ о рождении Иисуса. Но оно не было отнесено
и к числу "отрешенных", т. е. категорически запрещенных книг. Церковь не
препятствовала его распространению, как и сказания Фомы о детстве Иисуса.
В сказании Иакова Мария с момента ее появления на свет выступает
избранницей божией, благочестивой и целомудренной, но она еще не
воспринимается как божество. О конце ее жизни ни в этом сказании, ни в
других христианских произведениях вплоть до конца IV в. ничего не было
сказано. В конце II в. Мария еще не стала самостоятельной фигурой в системе
христианских догматов. Но чем шире распространялось христианство, чем больше
оно включало в себя традиционных обычаев и верований, тем больше
"божественных" черт появлялось в образе Марии. Вряд ли в Римской империи
можно было найти область, где в той или иной форме не почиталось бы женское
божество - богиня-мать, богиня плодородия. В Греции это была Деметра, в
Малой Азии - Кибела, в Египте - Исида. Потребность в культе женского
божества, в поклонении матери, защитнице и помощнице оставалась у людей,
перешедших от почитания Исиды или Деметры к почитанию Иисуса. И вероятно,
чем меньше человеческих черт оставалось в образе Иисуса, чем больше он
превращался в недоступного и даже грозного бога, тем острее становилась эта
потребность. Мария сливалась в представлениях верующих с могущественными и
добрыми древними "матерями богов".
Обожествление Марии далеко не сразу было принято христианской церковью.
Еще в IV в. между отдельными группами христиан шла борьба по вопросу о том,
как относиться к культу девы Марии. Епископ кипрский Епифаний, живший в
середине IV в., в сочинении "Панарион" осуждал тех почитателей Марии,
которые "стараются ставить ее вместо бога и говорят о ней, увлеченные
каким-то безумием и умоповреждением". Епифаний, выражая мнение ряда
церковных руководителей, писал, что Мария не должна быть предметом
поклонения, не следует делать ее богом: "В чести да будет Мария, но
поклоняться должно отцу и сыну и святому духу". В доказательство того, что
Мария не является основным лицом в христианском культе, Епифаний ссылается
на то, что в "священном писании" нет никаких сведений ни о смерти, ни о
погребении Марии.
Только в конце IV в. появилось сочинение анонимного автора "Об успении
Марии". В нем как раз и рассказывается о последних годах жизни матери
Иисуса, ее смерти и вознесении на небо. Имея возможность не следовать
раннехристианской традиции (ибо ее, как мы уже говорили, в отношении матери
Иисуса почти не существовало), автор использовал самые разные предания, дав
полную волю своему воображению. Основываясь на беглом упоминании в Деяниях
апостолов, он рассказывает, что Мария некоторое время жила в Иерусалиме
вместе с Иоанном (которому, согласно Евангелию от Иоанна, поручил ее Иисус
перед своей смертью). Затем она переселилась в малоазийский город Эфес, где
занималась проповедью христианства. Перед смертью она снова вернулась в
Иерусалим. Смерть ее (по христианской терминологии - успение) сопровождалась
различными чудесами: сам Иисус в окружении множества ангелов спустился на
сверкающем облаке и принял ее душу. К моменту смерти Марии в Иерусалим
прибыли все апостолы, кроме Фомы. Они и похоронили ее. На третий день после
ее смерти в Иерусалим пришел Фома и захотел посмотреть на тело умершей.
Апостолы по его просьбе открыли гроб, но он оказался пустым. Вечером, когда
ученики Иисуса, собравшись все вместе, обсуждали это событие, "отверзлись
небеса" и там показалась Мария. Как и ее сын, она воскресла в своем
человеческом облике.
Нетрудно заметить, что автор сказания "Об успении Марии" использует
евангельские рассказы о воскресении Иисуса, перенося их на его мать.
По-видимому, самостоятельных преданий о смерти Марии не существовало; кроме
того, повторение "воскресения" как бы ставило Марию в один ряд с Иисусом,
подчеркивало ее божественность в отличие от остальных, пусть самых святых и
праведных, проповедников христианства.
В IV-V вв. устанавливается культ Марии. К ней начинают применять
названия "богородица" и "богоматерь" - выражения, восходящие к наименованию
древних языческих богинь (например, великая матерь богов Кибела). Впервые
Мария названа так в трудах епископа города Никомедии Евсевия около середины
IV в. Но окончательно Мария была признана богоматерью только в 431 г. на
соборе в городе Эфесе, созванном по решению императора Восточной Римской
империи Феодосия II. Не случайно прежде всего в восточных районах
утверждается культ богоматери: на нее были перенесены многие черты и
функции, которыми наделяло население этих районов древних богинь-матерей.
Центром почитания Марии стал малоазийский город Эфес, издавна известный
своим храмом в честь богини Артемиды, воспринимавшейся там как богиня
плодородия.
Праздники же в честь богородицы введены церковью еще позднее. Они были
приурочены к местным языческим праздникам. Рождество богородицы впервые
стало отмечаться в VI в., успение - с конца V в. Первое совпадало с началом
нового года (на востоке год начинался с сентября), а успение - с
празднованием сирийскими крестьянами окончания уборки урожая.
Апокрифические сказания о Марии, пожалуй, наиболее ярко отражают тот
путь, который прошли христианские верования за три первые века своего
существования. Вряд ли ранние христиане, накликавшие кары на всех, кто
почитает идолов, могли представить себе, что когда-нибудь их единомышленники
будут поклоняться статуям богородицы и чтить ее как бога... Христианство
впитало в себя наиболее стойкие древние религиозные представления,
приспособило их к основным положениям своего учения, но и само
приспособилось к ним. Недаром один из исследователей раннего христианства
писал, что культ древней богини-матери "снова ожил в культе Марии, переменив
только имя и получив христианскую окраску" {Древс А. Миф о деве Марии. М.,
1929, с. 93.}.
Отсутствие в первоначальном христианстве единого учения,
многочисленность борющихся друг с другом направлений, обилие "священных"
книг, по-разному трактующих основные христианские положения и догматы, - все
это облегчало проникновение древних верований в новую религию, создание
разных легенд и мифов. Некоторые из этих мифов так и остались достоянием
"тайных писаний", другие в той или иной степени были признаны официальной
церковью и послужили основанием для установления многих христианских
праздников.
Оправдание Понтия Пилата
Если сказания о детстве Иисуса и о жизни его матери явились
своеобразным результатом взаимодействия христианства и "языческих"
верований, то группа апокрифов, связанная с именем Понтия Пилата, отражала
приспособление новой религии к существующему общественному строю и
государству. Мы уже говорили о том, что образ Пилата по-разному трактовался
в новозаветных и апокрифических евангелиях начала II в., но в этих
произведениях прокуратор Иудеи не играл основной роли, поскольку главной
задачей евангелий было описание страстей и воскресения Иисуса. Однако в
христианской пропаганде II-IV вв. отношение к римскому наместнику было
слишком важным вопросом, чтобы можно было ограничиться тем, что рассказывали
о нем ранние евангелия. Защищая свое учение перед императорами, а затем и
подготовляя союз с ними, многие руководители христианских общин стремились
снять всякую вину за смерть Иисуса с представителя римской администрации.
Пассивность Пилата в решении судьбы Христа (вспомним образ Пилата в
Евангелии Петра и отчасти в канонических евангелиях) не соответствовала идее
этого союза. Кроме этого, чисто политического, аспекта превращение Христа из
иудейского мессии в мировое божество должно было породить в умах верующих
представление о признании его римлянами, как и всеми, кто с ним общался (за
исключением "ослепленных" иудеев).
В течение II-IV вв. среди христиан получили распространение писания,
которые ставили своей целью показать сочувствие Пилата Иисусу, подробно опи-
сать его отношение к основателю христианства. В конце II - начале III в.
имело хождение поддельное донесение Пилата императору Тиберию (до нас оно не
дошло), где описывался процесс над Иисусом, а позднее было создано "Письмо
Пилата императору Клавдию". Правда, Клавдий царствовал уже после того, как
Пилат за свою жестокость был отстранен от должности прокуратора. Но
создателей этого письма, как и многих других религиозных писателей того
времени, подлинная хронология не интересовала. Все письмо написано в
христианском духе. В нем Пилат коротко пересказывает христианскую легенду,
называет Иисуса посланником бога, предсказанным пророками. Последнее весьма
любопытно. Люди, жившие в условиях Римской империи, даже если они были
фанатично верующими христианами, не могли не знать, что прокуратор в
донесении своему владыке не мог ссылаться на авторитет библейских пророков.
Но дело в том, что авторы подобных писаний не стремились придать
достоверность описываемому. Они писали о том, что, с их точки зрения,
_должно было быть_, выдавая желаемое за действительное.
Главная вина за казнь Иисуса, как и следовало ожидать, возлагается в
этом письме на иудеев: "Иудеи видели, как он слепых делал зрячими,
прокаженных - чистыми, как он врачевал расслабленных, изгонял из людей
демонов, воскрешал даже мертвых, повелевал ветрами, шествовал сухими ногами
по волнам морским и совершил много чудесных знамений (здесь перечислены
чудеса Иисуса, которые упоминаются в четырех новозаветных евангелиях. - И.
С.). И так как народ иудейский называл его сыном божиим, то возненавидели
его иудейские первосвященники, схватили его и предали его мне. Измышляя ложь
на ложь, они сказали, что он волшебник и поступает против их закона" {Здесь
и далее даны в переводе С. А. Жебелева. См.: Жебелев С. А. Евангелия
канонические и апокрифические. Петроград, 1919, с. 96.}. Интересно отметить,
что среди обвинений, возведенных на Иисуса первосвященниками, в письме не
упомянуты те, которые затрагивали бы римлян, в частности нет обвинения в
том, что Иисус претендовал на роль "царя иудейского". Эта деталь была
сознательно опущена, а весь конфликт сведен к ненависти первосвященников к
Иисусу. Далее в письме сказано, что Пилат отдал Иисуса "на усмотрение"
иудеев. Решение его не аргументировано, о нем упоминается в одной фразе.
Трудно было найти реальное оправдание такому действию, но автор и не пытался
сделать это. Ему было важно показать, что римский прокуратор признал в
Иисусе сына божия. По словам автора этого апокрифа, после воскресения Иисуса
иудеи подкупили стражу, чтобы та обвинила учеников Иисуса в похищении его
тела, - мотив уже знакомый нам по Евангелию Петра. Однако римские легионеры
не поддались на уговоры, они "не могли молчать" и открыто свидетельствовали
о воскресении. Кончается письмо-донесение словами: "Я доношу тебе обо всем
этом, чтобы не распространилась какая-либо ложь и чтобы ты не подумал, что
следует верить лживым иудеям".
"Письмо Пилата Клавдию" было не единственным сочинением, которое
дополняло новозаветную версию суда над Иисусом. Вероятно, в III в. было
создано и так называемое Евангелие Никодима, которое дошло до нас в более
позднем латинском переводе. Это евангелие состоит из двух непосредственно не
связанных друг с другом частей: первая часть называется "Воспоминание о
господе нашем Иисусе Христе и его деяниях, имевших место при Понтии Пилате",
вторая - "Сошествие Христа в ад". В этой последней части приводится
совершенно фантастический рассказ о путешествии Иисуса в ад, где он схватил
Сатану и приказал заковать его в цепи. Вероятно, первоначально это были два
самостоятельных произведения, которые объединил какой-нибудь переписчик. Но
возможно, объединение это не случайно: обе части, при всей их внутренней
несвязанности, отражают общий подход к образу Иисуса. Он предстает в
Евангелии Никодима фигурой совершенно фантастической, а в деятельности его
главное место занимают теперь не проповеди, а совершение самых невероятных
чудес. Для стиля писаний, включенных в Евангелие Никодима, характерны
преувеличения, цветистые обороты, рассчитанные на легковерных читателей.
В первой части этого сочинения содержится гораздо более подробный, чем
в Новом завете, рассказ о суде над Иисусом. Основное внимание уделено
допросу Иисуса Пилатом. Автор старательно подчеркивает, что прокуратор Иудеи
был настроен по отношению к Иисусу чрезвычайно доброжелательно. Он дал
возможность высказаться всем людям, которые защищали обвиняемого. Иудеи,
слушая этих свидетелей, "гневались и скрежетали зубами". Слыша это, Пилат
говорил им: "Что вы скрежещете зубами, услышав правду?" Из этого рассказа
остается неясным, почему же все-таки, будучи уверенным в невиновности
Иисуса, Пилат не использовал своей власти и не отпустил его. Как и автор
"Письма Пилата к Клавдию", автор Евангелия Никодима не останавливался на
этом вопросе, зато он постарался как можно ярче описать неистовство иудеев.
Кульминационным пунктом в рассказе Никодима является описание главного
чуда, происшедшего во время суда: когда Иисуса вели на допрос, знамена,
которые держали римские легионеры, согнулись и поклонились ему. Рассказ этот
варьируется и расцвечивается: знамена кланяются и тогда, когда сами иудеи
берутся их держать. Итак, не только римский прокуратор сочувствовал Иисусу,
но и римские военные знамена склонились перед ним. Следовательно, Иисус как
божество был признан римлянами еще во время его проповеди. Естественно, что
римский император также рано или поздно должен признать христианство, а
христиане в свою очередь должны признать власть императоров: ведь
представитель одного из них стремился защитить Иисуса от "скрежетавших
зубами" иудеев. Вот логический вывод, к которому приводило читателей
Евангелие Никодима.
Характерной чертой всех поздних сказаний типа Евангелия Никодима было
отсутствие в них этических и догматических положений. Они одинаково далеки и
от мистической философии гностиков, и от призывов помогать беднякам, столь
ярко выраженных в апокрифах иудео-христиан. Эти произведения никого не
утешают и ничего не обещают: ни царства божия на земле, ни слияния с
логосом. Они представляют собой крайнюю вульгаризацию христианства. Их
читателями были новообращенные, не слишком образованные люди из городских
предместий и деревень, для которых Иисус был не спасителем несчастных, а
грозным божеством, способным совершать любые чудеса и жестоко карать
непослушных. Антииудейские настроения, выраженные в Евангелии Никодима, не
были связаны с конкретной исторической обстановкой ни в империи, ни внутри
христианства. Они были проявлением общего христианского фанатизма, того
самого фанатизма, который приводил к уничтожению произведений античного
искусства, преследованию науки, разрушению древних храмов. Усилившаяся, а
затем и победившая церковь преследовала всех нехристиан.
Разумеется, эти писания не могли быть признаны церковью
боговдохновенными: они были созданы намного позже новозаветной литературы,
расходились с древней традицией во многих деталях и, наконец, не содержали
этических поучений, т. е. не определяли норм поведения людей, что было важно
и для самих верующих, и для руководителей церкви. Но читать подобные
произведения не запрещалось. После признания христианства государственной
религией распространилось много сказаний, посвященных разным евангельским
персонажам, где переплетались отзвуки древней христианской традиции с
языческими мифами и сюжетами античной литературы.
Апокрифы конца II - IV вв., хотя и не были объявлены священными,
наложили свой отпечаток на христианскую догматику. Эти апокрифы наглядно
показывают нам тот долгий и сложный путь, который прошло христианство от
первых экклесий, малочисленных и гонимых, до могущественной организации,
грозившей самым тяжким наказанием всем, кто ей не подчинялся. Они
свидетельствуют о том, что евангелия продолжали создаваться на всем
протяжении периода раннего христианства, вплоть до утверждения канона в V
в., и что христианская традиция, отраженная в этих евангелиях, в IV в. была
еще более разнообразной и противоречивой, чем традиция конца I-II вв.
|
