|
Глава 46.
ПРАЗДНИК КУЩЕЙ, ИЛИ, ВЕРНЕЕ, ШАЛАШЕЙ.
Многие же из народа уверовали в него и говорили: когда придет Христос,
неужели сотворит больше знамений, нежели сколько сей сотворил?
Услышали фарисеи такие толки о нем в народе, и послали фарисеи и
первосвященники служителей - схватить его.
Иоанн, глава 7, стихи 31-32.
События, описанные в трех предыдущих главах, происходили в то время,
когда евреи обычно справляли свой национальный праздник, так называемый
праздник скиний. Как правило, он отмечался осенью. Это празднество было
учреждено в память о переходе древних евреев через пустыню. Продолжалось оно
семь дней, и все эти семь дней иудеи жили в зеленых шалашах, как некогда их
предки под сенью палаток.
Если перевести буквально древнееврейское слово, которое служит для
обозначения этого празднества, мы увидим, что его нужно было бы называть
праздник палаток или праздник шалашей, а вовсе не праздник скиний или кущей,
как говорят сегодня.
В эти дни радость царила по всей стране. Люди покидали свои дома и
строили рядом веселые шалаши из оливковых, сосновых, миртовых и пальмовых
веток. Семь ночей спали они под зеленой сенью этих самодельных сооружений,
заполнявших все площади, улицы, дворы и даже окрестности города. Целую
неделю Иерусалим походил на шумящий лес, к великому удовольствию воров и
грабителей, которые обходили опустевшие дома и тащили все, что им попадалось
под руку. Но это была уже оборотная сторона медали, и никто не хотел о ней
думать, так велика была всеобщая радость и ликование.
Всюду слышались развеселые песенки, перекликавшиеся со звуками труб,
гремевших с террас храма Иерусалимского. В знак веселья все ходили с
пальмовыми листьями в руках или носили с собой ветку, усыпанную персиками,
лимонами или еще какими-нибудь плодами, созревавшими в это время года.
Радость иудеев была тем более велика, что праздник шалашей следовал
непосредственно за великим днем очищения, или судным днем, и каждый
чувствовал себя свободным и чистым от всех грехов, совершенных с предыдущей
пасхи.
Народ стекался в Иерусалим отовсюду.
Когда наши герои вспомнили о приближении осеннего торжества, Иоанн,
хорошенький мальчик, воскликнул:
- Праздник шалашей? Вот будет здорово! Но миропомазанный тут же охладил
пыл своего возлюбленного ученика.
- Сокровище мое! - сказал он. - Нам в Иерусалиме показываться
небезопасно. Приметы наши известны, и, если мы туда явимся, всем нам
придется плохо.
Затем к Иисусу явились его родственники, которые почему-то очутились в
Капернауме, и тоже стали приглашать его на праздник.
- Мы обязательно пойдем, - заявили они. - Почему бы тебе не отправиться
вместе с нами? Если ты в самом деле великий пророк, как ты уверяешь, лучшей
возможности проявить свои таланты тебе не сыскать. Все давно уже судачат,
что ты почему-то шатаешься только по деревням да по захолустным городишкам.
Покажись теперь в столице, всему народу, иначе твои враги тебя засмеют. В
конце концов, если у тебя и вправду есть какие-то божественные способности,
почему же ты прячешься?
- Мой час еще не пришел, - ответил Иисус без всяких объяснений. - А вас
я не держу, идите и веселитесь на здоровье.
В глубине души Иисусу до смерти хотелось отправиться в Иерусалим. Он
это тщательно скрывал только для того, чтобы обмануть остальных, ибо при
случае миропомазанный не брезговал и ложью.
Он давно уже решил не пропустить этого праздника шалашей, однако хотел,
чтобы о его пребывании в священном городе не знал никто. Иисус опасался
синедриона, фарисеев и книжников, которые могли под каким-нибудь предлогом
натравить на него толпу.
Процитируем евангелиста Иоанна: "Приближался праздник иудейский:
поставление кущей. Тогда братья его сказали ему:
Выйди отсюда и пойди в Иудею, чтоб и ученики твои видели дела, которые
ты делаешь. Ибо никто не делает чего-либо втайне, и ищет сам быть известным.
Если ты творишь такие дела, то яви себя миру.
Ибо и братья его не веровали в него.
На это Иисус сказал им:
...Вы пойдите на праздник сей, а я еще не пойду на сей праздник, потому
что мое время еще не исполнилось.
Сие сказав им, остался в Галилее. Но когда пришли братья его, тогда и
он пришел на праздник, не явно, а как бы тайно" (Иоанн, глава 7, стихи
2-10). Итак, миропомазанный отделался от своей родни. Его братья двинулись к
Иерусалиму по дороге вдоль Иордана, а он со своими апостолами направился
туда же обходным путем, через Самарию.
По словам евангелиста Луки, сын голубя пребывал в ужасном настроении.
Празднество влекло его к себе неудержимо, и в то же время у него были самые
мрачные предчувствия. Не удивительно, что он решил предварительно разведать,
свободен ли путь, и, как говорит Лука, "послал вестников перед лицом своим".
Если верить "священному писанию", путешествие это было не из веселых.
Самаряне всегда завидовали столичным жителям и смотрели косо на праздных
туристов, которые проходили через их края, направляясь ко граду Соломонову.
Перед Иисусом и его учениками закрывались все двери. Им отказывали в помощи
и в пище. В конце концов Иаков и Иоанн пришли в ярость.
- Господи! - сказали они. - Ну и дрянь же здесь народец! Хочешь, мы
скажем, чтобы огонь сошел с неба и истребил их, как бывало делал Илия?
- Сейчас не время для таких шуток, - ответил Иисус. - Пойдем дальше!
И они продолжали свой путь.
По дороге им встретился книжник. Этот пройдоха наслушался о
миропомазанном всяких сказок и решил, что если примкнуть к нему, то можно
будет купаться в золоте и жить припеваючи. Но книжник явно переоценил
преимущества апостольского образа жизни. Он не знал, что постоянное
бродяжничество связано со всякими превратностями, что его ждут не только
взлеты, но и падения и что лишь благодаря
Магдалине и прочим дамочкам того же сорта ученики Христовы могли иногда
обжираться, а большую часть времени вынуждены были класть зубы на полку. Как
раз сейчас был именно такой период.
Иисус объяснил книжнику ситуацию.
- Друг мой, - сказал он, - ты явно попал пальцем в небо. Даже лисицы
имеют норы, и птицы небесные - гнезда, а сын человеческий не имеет где
преклонить голову.
Перспектива последовать за такой компанией показалась книжнику не
слишком соблазнительной, и он удалился.
Наконец, после всяких досадных задержек, Иисус добрался до Иерусалима.
Слух о нем опередил его. Разговоров шло много, мнения разделились. Некоторые
пытались робко защищать сына голубя.
- Он добрый человек, - говорили они. Другие - а их было большинство -
возражали:
- Чего уж тут доброго! Он обманывает народ!
Первые дни праздника Иисус держался тише воды ниже травы. Но затем, не
в силах более противиться непреодолимому желанию блеснуть своими
богословскими познаниями, он явился в храм, сел в одном из самых скромных
его приделов и начал излагать свои благоглупости.
Сначала старейшины и народ были поражены такой смелостью. Они верили
каждому его слову. Но потом, опомнившись, начали задавать миропомазанному
каверзные вопросы. В частности, его спросили, по какому праву он берется
толковать Библию, если сам ничему не учился.
Иисус струхнул, однако, желая привлечь на свою сторону толпу, в свою
очередь спросил первосвященников:
- За что ищете убить меня?
Воцарилось тягостное молчание. Все подумали, что самозванный богослов
просто рехнулся. Наконец кто-то ему ответил:
- Ты, милый, видно, не в себе. Уж не вселился ли в тебя нечистый, что
ты болтаешь всякую чушь? Кто ищет тебя убить? Кому ты, собственно говоря,
нужен?
Но Иисуса уже несло. Не обращая внимания на нетактичные вопросы, он
принялся рассказывать о своем чуде в купальне "Вифезда".
Тема была благодатная, потому что слухи об этом происшествии ходили по
всему городу.
Иисус вовремя вспомнил об исцеленном паралитике. Симпатии толпы сразу
перешли на сторону миропомазанного, и служители синедриона не осмелились его
схватить, хотя руки у них так и чесались. Они удалились, но приказали
храмовой страже арестовать Иисуса, как только он останется один, и упрятать
его подальше.
Однако выполнить этот приказ не удалось. Воины стражи смешались с
толпой и поддались общему настроению. Они начали прислушиваться к словам
сына голубя, и, поскольку тот понял, что дело может кончиться плохо, он стал
разливаться таким соловьем и так льстил народу, что даже слуги синедриона
развесили уши и упустили благоприятный момент.
Когда они под вечер явились в синедрион с известием о неудаче,
обозленные первосвященники набросились на них с бранью, спрашивая, почему
Иисуса не схватили, когда толпа разошлась и когда его можно было убрать без
шума.
- Почему вы не привели его? - повторяли они. Капитан стражи что-то
мямлил в свое оправдание: красноречие ходячего Слова произвело впечатление и
на него.
- Приказывать-то легко, - бормотал он. - А вы попробуйте это сделать!
Что я мог? У этого парня язык подвешен как надо. Послушали бы вы его сами!
Он нас просто околдовал...
- Значит, и ты прельстился, как вся эта чернь? - раздраженно вопрошали
члены синедриона. - Болваны! Олухи! Неужели кто-нибудь из начальников и
фарисеев тоже в него уверовал? Ведь любой иудей, умей он читать хотя бы по
слогам, не поверил бы его басням! Они хороши только для младенцев, не
знающих из Библии ни единого слова. Ну что за проклятый народ, - сплошное
невежество! Мы-то думали, что вы умнее...
Капитан и воины стражи но знали, куда им деваться. Они дали слово, что
в следующий раз постараются исполнить приказ синедриона и не станут слушать
болтовню ходячего Слова.
Один из членов верховного судилища - это был Никодим, который, как мы
знаем, не мог обидеть и муху, - попытался было урезонить своих коллег. Он
тоже не верил в божественное происхождение Иисуса, но и не желал
миропомазанному зла, считая его безвредным тихим дурачком. Итак, Никодим
рискнул за него заступиться.
- Допустим, - сказал он, - что бредовые речи этого человека
представляют собой какую-то опасность. Допустим! Однако будет ли одно это
достаточным основанием для его ареста? Боюсь, что нет. По-моему, было бы
лучше пригласить его сюда и выслушать. Пусть он сам расскажет о своих делах,
и тогда мы решим, достойны ли они наказания. Нельзя, черт побери, осуждать
человека, не дав ему высказаться!
Но сам Никодим высказался явно некстати. Весь синедрион был настроен
против Христа. И естественно, что Никодиму, вздумавшему взять на себя роль
его адвоката, всыпали по первое число.
- Ты что, сам из Галилеи, что ли? - кричали ему. - Или ты не знаешь
писания? Возьми Библию и сам увидишь:
из Галилеи не было еще ни одного пророка!
Никодим прикусил язык. Он уже и сам был не рад, что из-за него поднялся
такой шум. Впрочем, даже его робкое вмешательство сыграло свою роль, потому
что совпало с неудачей стражи, и на время спасло Иисуса. Члены синедриона
разошлись по домам, так и не приняв никакого решения (смотри евангелия от
Матфея, глава 8, стихи 19-22; от Луки, глава 9, стихи 51-62; от Иоанна,
глава 7, стихи 1-53).
|
